Книга Морские нищие - Арт. Феличе

Принц решительно сел к столу. Медлить больше нельзя. Инквизиция уже свирепствует по городам Нидерландов. Самовластие иноземца Гранвеллы растет. Король ненавидит Провинции и требует от них беспрекословного повиновения. Финансовые дела Испании запутаны, долги непомерны, и Нидерланды кажутся королю Филиппу единственным неисчерпаемым источником, способным покрыть его чудовищные расходы и убытки. Пустая королевская казна — голодный коршун. Она готова с яростью накинуться на свободолюбивый народ.

У городской водокачки

Для женщин водокачка на старой рыночной площади — лучшее место, где можно узнать все новости.

Зная это, патер Габриэль с утра пошел на площадь.

Пенистые потоки с шумом бежали по улицам вниз, к берегу Сенна. Мальчишки, сбросив деревянные башмаки и засучив штанишки, входили по колено в воду. Они изображали из себя мосты и с визгом следили за щепками, плывущими, как корабли, меж их ног. Девочки делали запруды и украшали игрушечные плотины и дамбы камешками и битой черепицей. Во многих колодцах вода стала мутной, и хозяйкам волей-неволей приходилось отправляться к водокачке.

Патер Габриэль пристроился со своим коробом на колоде старого желоба и стал слушать. Сквозь весенний шум, щебет птиц, звонкие крики детей доносилась болтовня женщин.

Подбежала молоденькая круглолицая девушка в топорщившейся накрахмаленной голубой юбке и с начищенными до блеска жестяными ведрами. Она стала в очередь, поклонившись пожилой женщине в теплой, зимней еще кофте:

— Доброе утро, матушка Беткин! Как ваше здоровье?

— Благодарю, милочка. Вот видишь, остерегаюсь простудиться. А сестра так вторую неделю голову с подушки поднять не может.

— А вы бы позвали к ней старуху Ширли, — посоветовала высокая сухая женщина, полоскавшая рядом деревянную шайку. — Хорошо вылечивает травами…

— Что вы! Что вы! Она, говорят, колдунья!

У девушки глаза стали круглыми от ужаса:

— Кол-ду-нья?!

— Вчера ночью ее схватили и потащили в тюрьму. Будут пытать, а потом сожгут или зароют в землю живьем.

— Сохрани и помилуй господи от таких грехов!.. — перекрестилась высокая. — А ведь она много людям добра сделала, хотя и колдунья…

— Да лгут на нее! Не колдовала она! — подскочила сбоку женщина в закопченном чепце и переднике, вероятно жена кузнеца. — Просто позавидовал кто-нибудь ее горшкам да плошкам, вот и донес. А там человека уж легко запутать. Под пыткой он чего хочешь на себя и на других наговорит… Уступите мне очередь, соседка. Видите — стыдно на улицу показаться в таком виде.

— Пропустите, пропустите ее!..

— Ай-ай-ай, какие настали времена! — ужасались кругом. — Ни за что ни про что на смерть пойдешь!

— А слыхали, — вмешалась в разговор еще одна, — к часовщику, что живет на улице Доброго короля, позавчера пришли святые отцы-монахи и тоже арестовали.

— За что же и его, матушка Оммэ?

— Шляпник Кноос доказал, что часовщик вел еретические беседы, ругал папу, осуждал продажу индульгенций и много еще чего говорил недозволенного.

— Ай-яй-яй, что теперь делается!..

— Лучше уж не ругал бы часовщик индульгенции, а накупил бы их себе на сотню лет вперед… — сказала жена кузнеца и подняла полные ведра.

— Вы не то говорите, — оборвала ее Беткин. — Индульгенции спасают от всех грехов, кроме ереси.

— Разве? А я и не знала! — удивилась жена кузнеца и добавила, уходя: — Святой отец прощает иной раз, говорят, и смертные грехи…

— Прощает, да не всегда. Поди-ка доберись до него!

— Кто с деньгами, тот доберется куда захочет! — бросила сердито следующая в очереди. — А вот ты попробуй без денег нынче прожить. Задушили всякими поборами, десятинами, скоро не одна из нас по миру пойдет с детьми! — Злым рывком она вскинула ведра и, ни на кого не глядя, побежала домой.

— Несчастная! — заметила Беткин. — Бьется как рыба на песке с оравой ребят, мал мала меньше.

— Значит, муженек плох, — презрительно усмехнулась дородная женщина. — Детей куча, а чем кормить, не запасено. Запасливых и Бог оберегает.

— Не скажите, не скажите, — заспорила Оммэ. — Арестованному подчас негде гроша взять: не то что деньги, а и весь дом до последнего гвоздика заберут в казну.

— Да ведь то арестованный!

— И доносчику, — не слушала Оммэ, — из его же имущества платят. Кноосу, я слышала, немалый барыш достанется после часовщика.

— Ах, он Иуда проклятый! — сплюнула Беткин. — И как это руки не отсыхают от таких барышей?

Патер Габриэль попробовал ввернуть:

— Какие там руки? У иных людей и совесть давно высохла. Антихристовы времена пришли, вот что!

При слове «антихрист» женщины сразу замолчали. Опасная беседа до добра не доведет. Да еще с незнакомым человеком.

Круглолицая девушка в голубой юбке, жадно слушавшая до тех пор старших, заглянула было в короб с товаром патера Габриэля, но Беткин мигнула ей и увела, бормоча:

— Кто его знает, что он за торговец? Может, подосланный какой! Скоро всюду станут нос совать: кто что ест, у кого кто гостит, сколько поклонов кто кладет на молитве. Сохрани и помилуй перед какой-нибудь статуей святого не перекреститься или в пост скоромного нечаянно попробовать, беда — сейчас в еретички попадешь. Антихристово племя и верно, чтоб им самим…

— Кто это — антихристово племя, дорогая Беткин?.. — услышал патер Габриэль новый голос. — Надеюсь, вы про еретиков, врагов нашей святой католической церкви, говорите? Не так ли?

Беткин чуть не выронила от неожиданности кувшин.

— Про них, конечно, про них, дорогая госпожа Труда, — стала торопливо уверять она. — Про кого еще?.. Что вас так давно не видно? Заходили бы побеседовать. Моя дочка печет превкусные пирожки с имбирной начинкой. Попробовали бы — сделали бы честь девочке. И их преподобию подали бы на завтрак.

— Спаси вас господь, дорогая Беткин. Некогда мне все: то в церковь, то бедным помочь по силам моим…

— Вы праведница, дорогая госпожа Труда, поистине праведница!.. Оно и понятно: чуть ли не всю жизнь состоите экономкой их преподобия… Прошу простить, должна навестить больную сестру. Передайте мои низкие поклоны его преподобию.

Улыбаясь и заискивающе кивая головой, Беткин перешла на противоположную сторону площади. В волнении она расплескивала воду и ступала без разбора прямо в весеннюю грязь.

«Сохрани ее, Господи, от такой „праведницы“, — подумал патер Габриэль. — Сегодня же, верно, пошлет дочку задобрить ханжу пирожками…»

Он встал и обратился к экономке:

— Простите, почтенная госпожа, я новый человек в городе, а вижу, как вас здесь уважают. Вот почти никого и не осталось в очереди. С доброй охотой все уступают вам место.