Книга Врачебная ошибка - Мария Воронова

Разложив дымящееся жаркое по тарелкам, он позвал к столу.

– О! Крутой подгон, – улыбнулся Руслан, садясь, и Зиганшин невольно восхитился ловкости, с которой он приспособился к своему состоянию. И снова царапнула зависть к тому, что Руслан – счастливый отец семейства. «У него дети, а у тебя две ноги. Что ж теперь, вам не общаться, что ли?» – цыкнул Зиганшин на свою зависть и подложил Руслану еще картошечки.

– Слушай, ты вроде как зуб точишь на врачей? – спросил Руслан, подув на свою тарелку. – Мой тебе совет: оставь ты это дело.

– С чего вдруг?

– Нехорошо это. Судиться да склочничать вообще плохо, а на врачей баллон катить – особенно.

Зиганшин отпихнул от себя тарелку:

– Интересный ты какой! Они все промухали, убили моего ребенка, чуть не вогнали в гроб жену, а мне так и оставить предлагаешь?

– Угу, – спокойно сказал Руслан и подцепил на вилку кусок мяса.

Зиганшин почувствовал, как мирное расположение духа покидает его.

– А вы, Макс, что думаете?

– Вы – мой гость, – улыбнулся хозяин, – поэтому я лучше промолчу.

– То есть вы согласны с предыдущим оратором. Ясно-понятно. Наверное, я прослушал какую-то лекцию в своей ничтожной школе милиции, где доказывалось, что наказывать виновных – это плохо. А может, и не было у нас такой лекции, все же ранг заведения не тот…

– Прекрати ерничать, – перебил Руслан, – тебе не идет.

– Да я просто хочу понять эту тайную доктрину, которая для вас всех как дважды два, а мне никак не дается.

– Если действительно хочешь, то мы попробуем объяснить ее тебе. Вот смотри, все с придыханием говорят об ошибке врача. Как она ужасна, трагична, фатальна и вообще недопустима. Особо продвинутые гуманисты так вообще выдвигают слоган, что врач не имеет на нее права. То есть даже саперу позволено один раз в жизни ошибиться, а врачу – ни разу. Между тем ошибки представителей других специальностей, в праве на которые им никто никогда не отказывает, гораздо… – Руслан замялся, – не будем говорить, трагичнее, потому что нельзя сравнивать человеческие жизни, но уж масштабнее-то точно. От ошибки врача погибает один человек, если, конечно, врач не эпидемиолог и не инфекционист, а от ошибки пилота – двести. Ошибка архитектора может стоить жизни сотням, а ошибка строителя, который решил, что можно заменить дорогую марку цемента на дешевую в сейсмоопасной зоне и никто этого не заметит, – тысячам. Но, как заметил в свое время товарищ Сталин, когда гибнет один человек – это трагедия, а когда миллионы – уже статистика, поэтому ошибка врача воспринимается ближе всего к сердцу.

Зиганшин пожал плечами. Сто раз он прокручивал в своей голове этот набор банальностей.

– Так близко к сердцу, – продолжал Руслан, – что забывается очень важный фактор: строители, архитекторы, да кто угодно имеют в своем распоряжении два главных ресурса – информацию и время, а врачи зачастую лишены этой роскоши. Архитектор строит мост, а мы ловим ускользающие шансы. Да что я тут распинаюсь, лучше Гиппократа не скажу все равно: жизнь коротка, искусство вечно, наука обширна, случай шаток, опыт обманчив, суждение затруднительно.

– А если бы у него врачи убили единственного сына, как бы тогда твой Гиппократ заговорил?

Руслан вздохнул и отвел глаза:

– Не знаю… Действительно, мне легко рассуждать.

– Тут вот что, – мягко заметил Макс, – я боюсь встревать со своим мнением великим, потому что, во-первых, хозяин, а во-вторых – психотерапевт. Вы можете подумать, будто я вам вкручиваю что-нибудь, но нет. Как каратисты и боксеры дают подписку не использовать свои навыки в обычных драках, так и я оставлю всякие известные мне приемчики, просто немного помучаю вас рассуждениями в стиле Иудушки Головлева.

– Извольте, – буркнул Зиганшин. – Только если вы рассчитываете измотать меня словоблудием так, что я со всем соглашусь, лишь бы вы замолчали, оставьте эти мысли. Я выносливый.

Макс улыбнулся:

– Тогда слушайте. Возьмем для примера аппендицит. Несерьезное заболевание, и все же летальность при нем составляет четырнадцать сотых процента. Маленькая, смешная цифра, и все же она не равна нулю. Мы не боимся такого малюсенького показателя, но горькая ирония состоит в том, что летальность ноль и четырнадцать сотых означает не то, что каждый, перенесший аппендэктомию, становится мертв всего на четырнадцать сотых. Нет. Это значит, что девять тысяч девятьсот восемьдесят шесть человек остаются на сто процентов живы, а четырнадцать – так же стопроцентно мертвы. Такова, к сожалению, жизнь. Кто-то проскакивает, а кто-то расплачивается за все, и требуется огромное мужество, чтобы принять этот удар. Почему именно я? Чем я хуже любого из девяти тысяч девятисот восьмидесяти шести выживших?

– После смерти вряд ли я стану задаваться подобными вопросами, – усмехнулся Зиганшин.

– Вы нет, а ваши родные будут. Врачи попытаются объяснить про множество сопутствующих заболеваний, позднее обращение и так далее, но это все трудноуловимая теория, а на практике сосед Петя Иванов через две недели после операции уже пил водку как новенький, двоюродный брат Вася вернулся к работе, а сестра Ира вышла замуж. А вы вот умерли, как так-то? За какие грехи? Все задают себе этот вопрос, но отвечают на него по-разному. Кто-то понимает, за какие именно грехи, кто-то смиренно склоняет голову перед промыслом Божьим, а большинство мыслит ясно и логично – ни я не плох, ни бог не зол, а врачи во всем виноваты. Не увидели, недосмотрели, недодумали.

Зиганшин вскочил из-за стола, но быстро опомнился и, чтобы замаскировать истеричность своего поведения, налил воды в чайник и включил газ.

– Но так и было! – сказал он. – Я же присутствовал там и все видел! Иначе, господи, ну конечно, я поверил бы во все ваше словоблудие, что опыт шаток и врачи хотят только добра, но болезни оказываются сильнее и хитрее. Вот ей-богу, не хотела нам добра эта кобыла! Плевала она на нас! Я, мент, уже понял, что беда, а она сказала – все в порядке! На фиг опыт шаткий нужен, когда с помощью УЗИ правильный диагноз ставится в шесть секунд. Чего б его было не сделать, скажите мне, пожалуйста! И тампоны посчитать после операции большого ума не надо. Я тоже не такой дурак, как вы думаете…

– Мы не думаем, – быстро перебил Руслан.

– Я понимаю, что человеческое тело подчиняется определенным законам, а не просто с потолка с ним творятся разные чудеса. Мы на земле, а бог – на небе, и есть ему чем заняться, кроме как вмешиваться в лечебный процесс. Логично, что если девять тысяч девятьсот восемьдесят шесть солдат срочной службы, космонавтов и молодых ментов выживают после аппендицита, а девять тысяч девятьсот восемьдесят седьмым оказывается глубокий старик с маразмом и сердечной недостаточностью, то гибель его закономерна, а если это точно такой же космонавт? Болезнь та же, материал тот же, остается только ошибка исполнителя, как вы тут ни натягивайте божественное провидение.

– Ты сначала поработай с наше в медицине, а потом уже указывай, что нам натягивать, а что нет! – буркнул Руслан.