Книга Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

— Чё там косолапый, глянь-ка сюда! — Фидо стоял у колючих зарослей, где лежали тела слуги Ушу и отца Ростома.

— А вот и еще один! — Вануа увидел третье тело. Это был Ушу, в руке он сжимал кинжал.

Солнечные лучи весело отражались в загустевших каплях крови, окропивших листья и землю.

— Гляди-ка, кровавые следы, медведь, похоже, пошел туда! — крикнул Фидо.

— Их что, два было, что ли?!

Фидо сделал несколько шагов и замер как вкопанный — распростертый на земле медведь, почувствовав приближение человека, поднял голову и заревел. Затем приподнялся, встал и, шатаясь, пошел на Фидо и Вануа. Звериная сила исходила от него. Могучие лапы подпирали огромную тушу. Он истекал кровью и терял силы. Фидо и Вануа затаили дыхание. Медленно обнажили кинжалы.

— Какой здоровый! — прошептал Вануа.

— Обойди его, зайди сзади и, если пойдет на меня, врежь ему, — шепнул в ответ замеревший Фидо.

Вануа сделал несколько шагов в сторону. Вжался в дерево.

Медведь неумолимо надвигался на Фидо. Неожиданно он зашатался и остановился. И так и стоял, не двигаясь, глядя на Фидо с кинжалом в занесенной для удара руке. Почему он остановился — неужели испугался кинжала?

Вот он поднял лапу — сперва одну, потом другую — и снова пошел на Фидо, но, сделав несколько шагов, застыл на месте: лапы у него подкосились, и он беспомощно осел на землю. Впрочем, попытки подняться не оставил и все смотрел на Фидо, даже замахнулся на него лапой, но земля звала его к себе, земля не позволяла ему расправиться с вооруженным кинжалом человеком. И тело не слушалось его. Всегда сильная, тугая, послушная его воле туша превратилась в безвольную тряпку и никла к земле. Сперва отнялись задние лапы, те самые, которые пританцовывали, когда он играл со своими медвежатами. Передние в этих играх не участвовали. Передними он валил с ног безжалостных охотников. А вот задние! Когда он вставал на них, то был похож на огромную черную тучу.

Именно задние лапы отказали ему — они вдруг ослабли, обессилели, подогнулись, и медведь осел. Силы оставили его, и ему ничего не оставалось, как покориться судьбе, этим людям с кинжалами в руках с нахмуренными настороженными лицами. Ничего не поделаешь. Ему уже не подняться, не встать на ноги, как стоял он на протяжении многих лет. Куда подевалось его сильное, гибкое тело?! Оно превратилось в тяжелый мертвый груз, который пытался распластать его на земле. И он подчинился силе. Взор туманился. Душа стенала.

— Давай долбанем и выбьем из него дух! — крикнул Вануа Фидо.

— Погоди! — Фидо напряженно вглядывался в медведя. Тот подобрал под себя лапы, словно готовился к прыжку.

Медведь подвывал, нет, скорее, стонал. И время от времени жалобно вздыхал.

— Ну чего же ты ждешь? — Вануа терял терпение.

— Я не смогу его добить. — Фидо не отрывал глаз от медведя.

— Ты что такое говоришь, а эти три трупа для тебя ничего не значат?

— Ты когда-нибудь видел освежеванного медведя?

— Не чаше чем голую бабу.

— Медведь вроде человека, они ведь очень похожи на нас, погляди, как он стонет. Ну как помочь бедолаге? — Фидо снова взглянул на медведя. — Он и без нас помрет, пойдем уберем покойников.

И они пошли прочь.

Медведь снова вздохнул. Казалось, он молил о помощи, просил не оставлять его одного.

И Фидо вернулся к нему, еще раз внимательно взглянул на умирающего.

— Ну что мне с тобой делать, бедняга?! Мне тут надо за погибшими приглядеть, — проговорил он в раздумье.

— А каково убить троих? — подошедший Вануа взял камень и швырнул в медведя. — Подыхай тут теперь!

Медведь шумно вздохнул.

Вануа стоял над отцом Ростомом. Он думал о том, как им вдвоем с Фидо вынести на аробную дорогу трех покойников. В это время послышался возглас Фидо:

— Эй, Вануа, а этого вот медведь не задирал, он лежит тут здоровешенек, бедняга! — Фидо стоял над Ушу.

«Жизнь моя, радость моя!

Это письмо — сердце мое, а перо — душа моя. Сколько темных дел творится в этом мире! И этот мрак — испытание наших сердец, нашей верности друг другу. Я пишу тебе это послание в знак того, что ничто не поколеблет моей любви к тебе, ты — моя надежда и любовь. Мне кажется, целая вечность прошла с той поры, когда я видела тебя в последний раз. Силы мои на исходе. Да каких пор мне сидеть взаперти в этой крепости? Няня Эстер оставила нам мир и свои непрожитые дни. Мы будем помнить о ней всегда, ибо смысл жизни — в человеческой памяти.

С нетерпением жду завтрашнего утра. Завтра утром мы начнем то, что назовется нашей с тобой жизнью. Утром я буду у отца Ростома».

Бачева провела гусиным пером по губам. Думала, что еще приписать. Тут в комнату вошла Тинати. Лицо ее было залито слезами. Бачева едва смогла выговорить:

— Что случилось?

Тинати горько зарыдала, обняла Бачеву, оросила ей грудь слезами.

— Что случилось, Тинати?!

— Ушу… Ушу больше нет с нами. Я пришла, чтобы мы вместе оплакали его!

— Что-о? — комната поплыла перед глазами Бачевы, а потом завертелась, то ускоряя вращение, то замедляя. Она вертелась то в одну сторону, то в другую, Бачева потеряла сознание.

— Ты что это, Баче? Я пришла поплакать вместе с тобой!

В ту ночь Иохабед разбудили странные, непонятные звуки. Сердце у нее бешено колотилось. Открыв глаза, она села на кровати — ей показалось, она сейчас задохнется. Снова послышались эти звуки, Иохабед замерла, как могла, затаила прерывистое дыхание. От неожиданности Иохабед подскочила на кровати, нет, она не обманывалась, это была Бачева! Бачева смеялась! Иохабед не могла ошибиться — то смех Бачевы разрывал тишину ночи.

Иохабед хлопнула в ладоши, но никто не вошел в ее опочивальню. Она встала с постели, просунула ноги в персидские коши, накинула на плечи константинопольский халат, поправила волосы и открыла дверь. У двери стоял Шело — он не посмел войти в спальню хозяйки.

— Что, все вымерли? Никого не осталось? — Шело еще ниже опустил голову. — Кто там у Бачевы?

— У Бачевы никого нет. Была Тинати, потом выскочила из комнаты, бегом спустилась по лестнице, промчалась через двор и была такова, — отвечал Шело, не поднимая головы.

— Она сообщила ей о его смерти? — Улыбка промелькнула на губах у Иохабед. — И все же пойди посмотри, кто там с нею?

Вот уже неделя, как она не переступала порога комнаты дочери. И Бачева не выходила из нее.

Шело вернулся потрясенный, что-то бормоча под нос.

— Батоно… батоно… в комнате… в комнате никого нет… А Бачева голая на полу лежит…

— Что?! Лежит на полу?!

— Ну да, голая на полу лежит и… — Шело не закончил фразы.