Книга Странности нашей эволюции - Кит Харрисон

Если бы нам предложили подобрать понятие, аналогичное разумности, то большинство из нас, пожалуй, сказало бы, что это «сила». Сила — это то, чем все мы обладаем в той или иной степени; людей можно сравнивать по их силе и распределять от слабых до сильных. Разумность в таком случае можно понимать как нечто вроде «силы мозга», но насколько оправдано такое сравнение? Может, можно получить кое-какие догадки, посмотрев, как мы используем слова «разум» и «ум»?

Природа разума

Никто сейчас не сомневается, что разум — это всего лишь свойство нашего мозга. Хирург не может вскрыть наш разум и исследовать его под микроскопом. Никто также не отрицает, что если о ком-то говорят, будто он разумный человек, то это комплимент. Нам нравится, когда окружающие выражают хорошее мнение о наших умственных способностях. Кроме того, мы считаем, что ум — это относительное качество. По этому параметру мы сравниваем людей друг с другом или представителей других видов с людьми. Если какие-то люди могут решать в своем уме недоступные нам задачи, мы говорим, что они очень умные. Если животные ведут себя как люди, мы говорим, что они тоже умные (хотя, конечно, никто не сомневается, что они не такие умные, как мы).

Умственные способности других видов мы проверяем с помощью тестов, на которые заранее знаем ответы, и наблюдая, как ведет себя животное, этих ответов не знающее. Это довольно эгоцентричный, если не сказать самонадеянный подход. С помощью таких критериев просто невозможно узнать, насколько разумны шимпанзе, собака или кит. Подобный подход — отзвук устаревших взглядов натуралистов XIX века, которые воспринимали эволюцию как лестницу, по которой виды постепенно поднимаются к совершенству и на вершине которой восседает человек как самый развитый и разумный вид. Эти натуралисты пытались расставить все виды по ступенькам и определить, насколько далеко они отстоят от человека.

К сожалению, такое восприятие эволюции в корне своем неверно. Эволюция — это не лестница. Каждый существующий ныне вид эволюционировал столько же времени, сколько и любой другой; каждый существующий вид — победитель в борьбе за выживание (он же существует) и настолько интеллектуально развит, насколько это нужно для его выживания. Было бы ошибкой считать, что другие виды эволюционировали, как и мы, а потом вдруг остановились на какой-то ступени, не дойдя до вершины. Каждый вид следовал своим эволюционным путем. Невозможно сравнивать мозг собаки с мозгом кита. Собака настолько умна, насколько это нужно собаке в ее среде обитания, а кит настолько умен, насколько это нужно киту в его среде обитания. Сравнивать их между собой все равно что задавать вопрос: «Что лучше, дуб или селедка?» Лучше для чего? Они эволюционировали по-разному и по-разному приспосабливались к различным условиям. Это не сравнение подобного с подобным, и те, кто занимается таким делом, демонстрируют свое непонимание эволюции и в конечном итоге природы вообще.

Что не принадлежит сфере разума

Во второй главе я сказал, что два основополагающих принципа познания мира человеком — это логика и интуиция и что наука отражает логический подход, а религия — интуитивный. Вообще-то второй подход охватывает нечто большее, чем интуиция и религия; к нему относится и наше представление о морали, которое часто вступает в противоречие с научным подходом. Наука задает вопросы типа «Можно ли?..» («Можно ли создать атомную бомбу?», «Можно ли прожить, не употребляя в пищу мяса?», «Можно ли клонировать людей?»). Ненаучная сторона человеческой психики задает вопросы типа «Нужно ли?..». По существу, это гораздо более важный вопрос. Люди отличаются, как вид, не столько способностью манипулировать природой, сколько способностью задавать вопрос «А нужно ли нам это делать?».

Мы можем спокойно направлять все наши знания и ресурсы на то, чтобы отправить зонд к Марсу, тогда как в другой части света дети умирают от нехватки чистой воды и от легкоизлечимых инфекций. Мы допускаем это, потому что они не наши дети и они умирают не у нас на глазах. Мы, конечно, понимаем, что их положение крайне незавидное и что лучше бы они не умирали, но предпочитаем ничего или почти ничего не делать для их спасения. Своими техническими достижениями мы уверяем себя в своей разумности, но наши практические поступки редко оправдывают это высокое самомнение.

Тем не менее, говоря о себе как о «виде в целом», мы вспоминаем прежде всего о гуманности, то есть «человечности», выделяющей нас на фоне остальных видов, но эти слова не отражают нашу разумность. Похоже, что мы предпочитаем определять себя не по результату деятельности мозга, а по испытываемым нами чувствам.

Если далее рассуждать в этом ключе, то можно заметить, что мы называем Эйнштейна очень умным человеком, но о выдающемся художнике Рембрандте говорим, что он был талантливым. Получается, что мы не считаем умение рассуждать таким уж важным качеством для людей искусства. (Я не утверждаю, что художники лишены мыслительных способностей, просто говорю, что мы не требуем от них особого ума.) Такое противопоставление науки и искусства кажется очень глубоким. Оно, опять-таки, отражает различные грани нашего понимания того, что значит быть человеком. О произведении искусства мы говорим, что оно «отображает чувства», «заставляет биться сердце» или «волнует душу», но мы не говорим, что оно «очень умное» или «говорит о развитом мозге автора». Что же касается души, то это ускользающее понятие чаще идет в паре с сердцем, чем в паре с мозгом. Может, разумность — это всего лишь умение оперировать знанием?

Знание и разум

Если задуматься о людях, которых мы называем умными, то окажется, что мы редко называем умными тех, кто не обладает обширными знаниями хотя бы в какой-то отдельной области. Одни обладают академическими познаниями в ядерной физике, другие в практических вопросах, вроде дипломатов, пытающихся предотвратить войну. Похоже, какой-то объем знаний необходим для того, чтобы человека назвали умным. С другой стороны, даже очень большой объем знаний еще не предполагает разумности. Даже самый большой компьютер в мире пока нельзя назвать разумным, как и нельзя назвать особо умным человека, знающего наизусть почтовые индексы всех населенных пунктов Норвегии (возможно, среди своих знакомых он прослывет просто чокнутым).

С другой стороны, некоторых людей можно назвать умными, несмотря на недостаток познаний. Дети-вундеркинды еще не прожили достаточно, чтобы накопить много знаний, но в своей сфере они поистине демонстрируют чудеса разума. Правда, специализация у них часто бывает очень узкой. Вундеркинды обычно преуспевают в таких дисциплинах, как математика, музыка или шахматы. Это составные дисциплины, требующие понимания того, как взаимодействуют несколько слоев простых конструкций. Математика, по существу, это умение складывать и вычитать, и даже вычитание представляет собой складывание наоборот. Шахматы — это небольшое количество фигур, каждая из которых передвигается строго определенным образом. Главная трудность этих дисциплин заключается в том, что простые элементы складываются в бесконечное количество сочетаний, дающих разные результаты. Это все равно что дать опытному каменщику множество одинаковых кирпичей с раствором и попросить его построить дом. Разнообразие исходных материалов ограниченно, но искусство заключается в том, чтобы уметь создавать из них разные конструкции. Вундеркиндов бывает мало в таких областях, как медицина, архитектура, машиностроение и множество других, потому что они требуют знаний — обширного свода исходных данных. Шестилетний ребенок еще не приобрел такие знания. Вундеркинды легко осваивают некоторые предметы, потому что их мозг работает быстрее по сравнению с мозгом некоторых других людей, но у них нет времени на то, чтобы накопить достаточно знаний для демонстрации удивительных способностей в других областях.