Книга Генерал-адмирал - Роман Злотников

В конце октября ударили первые морозы, а спустя две недели Урал встал. Профессор очень надеялся, что до этого времени успеют доставить заказанный им керосин, бумагу и все остальное, но не случилось. Однако отменять запланированные на зимний период занятия со студентами Климент Аркадьевич не стал, хотя теперь занятия проходили либо в сумерках, царивших в избах день напролет, либо при сальных свечах — единственных источниках освещения, которыми смогли закупиться на месте. Драгоценный керосин профессор берег и лампы зажигал только на уроках с учениками из числа нанятых русских и татар. Тех, кто пожелал обучаться грамоте, оказалось пятнадцать человек, и Тимирязев посчитал глупым отказывать себе в возможности подготовить грамотных помощников. По его планам, через год число работников на опытовой станции должно было вплотную подойти к цифре в сто человек, а в сезон и преумножиться, так что образованный персонал очень пригодится. Возились с ними студенты — обучали читать и писать, преподавали счет и основы сельскохозяйственных наук. Тут без света никак было не обойтись. Со студентами же занимались в основном устно. Но при таком соотношении студентов и преподавательского состава и при наличии у последнего свободного времени, которое тратить было не на что, кроме как на просвещение, качество обучения Климента Аркадьевича вполне устраивало. Хотя студенты от таких занятий иногда подвывали и покряхтывали.

А перед самым Рождеством Климент Аркадьевич проснулся от отчаянного визга, донесшегося с другого края их небольшого поселка, оттуда, где были устроены конюшня и овчарня. Он вскочил, трясущимися руками натянул одежду, накинул тулуп и выскочил наружу. Следом бросился и квартировавший с ним в одной избе Книппельних, который чуть замешкался, надевая очки. У самого-то Тимирязева зрение было идеальное, и увиденная картина заставили профессора замереть на месте. Ворота конюшни были распахнуты, жердь, запирающая ограду вокруг оной, скинута наземь. А довольно далеко за околицей маячил не слишком быстро, поскольку его гнали прямо по снежной целине, но неуклонно удаляющийся табунок — все их два десятка лошадей. Вдобавок к тому из точно так же распахнутой овчарни несколько кривоногих и одетых в потрепанные халаты человек торопливо выгоняли овец.

Из остолбенения Климента Аркадьевича вывел срывающийся голос приват-доцента:

— Профессор, ну что же вы, стреляйте!

— А-а? Что?

— Ну у вас же есть револьвер! — напомнил Книппельних. — Стреляйте!

Климент Аркадьевич заполошно взмахнул руками и кинулся в избу. Револьвер ему вручил помощник великого князя Викентий Зиновьевич, весьма деятельный господин, оказавший немалую помощь в подготовке к отъезду. Содействовать в снаряжении экспедиции его высочество повелел Канарееву уже после второй встречи с Тимирязевым и Мичуриным. И с того момента фигура, одетая в безупречный, даже несколько щегольской костюм из английского твида, постоянно была заметна где-нибудь неподалеку от профессора. Кстати, ничем, кроме как его присутствием, Тимирязев не мог объяснить то, как быстро разрешились проблемы, например, с выделением вагонов для погрузки имущества экспедиции или с быстрой закупкой семян и рассады. Так вот именно Викентий Зиновьевич и вручил ему перед отъездом большой четырехлинейный револьвер системы «Смит и Вессон», а на отговорку профессора, что он-де никогда такого оружия в руках не держал и обращаться с ним не умеет, только усмехнулся и в несколько движений показал, что и как с револьвером делать: «Вот, это же, видите, довольно просто. Потренируйтесь по дороге. Все равно делать будет особо нечего. А едете вы в места глухие — мало ли что…» — «Вы что же, милостивый государь, — возмутился Климент Аркадьевич, — думаете, что я буду стрелять в людей?! Да никогда! Я — ученый, а не какой-то там жандарм, и…» — «Ну, ежели не стрелять в людей, так попугать пригодится. Да и не только люди там опасные. Другие угрозы есть. Скажем, волки. Хотя люди, конечно, куда как опаснее, — усмехнулся помощник великого князя и почти насильно сунул револьвер Тимирязеву. — Берите». Пришлось взять, хотя потренироваться по дороге профессор так и не удосужился. А по приезде сюда и вовсе времени не было.

Так что, когда Тимирязев, ругаясь под нос, извлек из задвинутого в угол чемодана злополучный револьвер и выскочил наружу, он еще с минуту нелепо дергал железяку и жал на всякие крючки, кнопки и просто непонятные выступы, пытаясь вспомнить, что там делал Канареев, прежде чем револьвер в руках грохнул, выкинув клуб сизого дыма. На его счастье — и на счастье тех, кто стоял в этот момент рядом с профессором, да и тех, кто вступил в схватку с похитителями, тоже, — пуля ушла почти вертикально вверх.

— Их ты! — охнул кто-то за спиной.

Профессор оглянулся. Рядом стоял татарин-кашевар, самый старый и самый тихий во всей нанятой артели, и оторопело пялился на него. А вернее, на револьвер в его руках. Нет, огнестрельное оружие уже давно нигде на просторах Российской империи не было в новинку и уж тем более в диковинку, однако о том, что оно может быть не только в виде ружья или винтовки, а еще вот таким компактным, кое-кто не знал. И для татарина, пусть и весьма преклонного возраста, но, похоже, всю жизнь прожившего в глухом ауле и лишь недавно в первый раз отъехавшего от него более чем на несколько верст, это тоже оказалось неожиданностью. А может, он просто испугался.

— Ну вот, другое дело! — Голос Книппельниха вывел профессора из легкого ступора, в который его вверг факт собственноручной стрельбы из револьвера. — Побежали.

Тимирязев перевел взгляд на околицу. Табун уже скрылся из виду, а вот те налетчики, которые занимались отарой и до сего момента успешно отбивались от сбежавшихся жителей, отгоняя их конями и ногайками, услышав выстрел, бросили овец и, вскочив на своих низкорослых лошадок, пустились наутек. Так что овец удалось отстоять. Всех, кроме двух, коих в суматохе ненароком прибили. Но это за убыток профессор не посчитал, поскольку овцы и так приобретались скорее на мясо, ну и еще чтобы заиметь практический опыт содержания отары в этой местности, — разводить здесь Тимирязев планировал мериносов или каракульскую породу. А вот потеря табуна нанесла сильный удар по его планам. Как теперь проводить весенние полевые работы? Привлечь казаков не представлялось возможным — в ту пору, коя является предпочтительной для сева, им свои поля обрабатывать надобно. Денег же оставалось не слишком много — если снова покупать лошадей, может не хватить на что-нибудь другое.

Подъесаул, за которым профессор послал сразу после налета, прискакал к вечеру.

— Кони меченые? — сразу спросил он, едва войдя в горницу и боднув злым взглядом красный угол, где отсутствовали привычные образа. В остальных избах они были, хотя и дешевые, бумажные, а в своей Климент Аркадьевич как-то этим не озаботился, а когда подъесаул ему на это указал, выяснилось, что уже поздно — запас икон в маленькой станичной церквушке у батюшки кончился, новые обещались подвезти только к Рождеству или даже позже. Впрочем, профессор не считал это таким уж недостатком и даже слегка, тайком гордился своей прогрессивностью. Нет, как и любой русский, он был крещеный, но, как любой образованный и широко мыслящий человек, в Бога верить давно перестал, а служителей церкви почитал за нахлебников и мракобесов.