Книга Французская волчица — королева Англии. Изабелла - Элисон Уэйр

Изабелла не отправилась с ними в море — возможно, из-за плохого самочувствия на ранней стадии беременности. Она со слезами умоляла мужа не оставлять ее, но тот настаивал, чтобы она осталась в Тайнмуте. Ланкастер прислал туда тайное послание, заверяя, что бароны не намерены причинять вред королеве и что «их единственное намерение — разделаться с фаворитом». Он писал, что не остановится, пока не изгонит Гавестона из окружения короля.

Это письмо — единственное свидетельство, на котором основаны теории о поддержке Изабеллы Ланкастером в период возвышения Гавестона. Однако Изабелла вряд ли прочла эти уверения, поскольку по книге записей видно, что она покидала Тайнмут в спешке, оставив большую часть имущества в Саут-Шилдсе[47] с тем, чтобы ехать быстрее; письмо догнало ее лишь через несколько недель.[48] Вероятно, королева бежала из приората вскоре после отплытия Эдуарда и Гавестона и направилась через Дарлингтон и Райпон в Йорк, где 16 мая воссоединилась с королем. В этот день Эдуард возместил ее ревизору Джону Флиту хозяйственные расходы. Скорее всего, в те дни Изабелла не испытывала добрых чувств к мужу, который дважды бежал, бросив ее, и все это только ради спасения фаворита, без мысли о безопасности супруги, хотя та вынашивала его наследника.

* * *

Теперь войско «учредителей» под командованием Пемброка осаждало Скарборо, проигнорировав приказ короля о прекращении военных действий. Испытывая нехватку продовольствия, Гавестон был вынужден 19 мая сдаться Пемброку на весьма великодушных условиях. Ему предстояло находиться под домашним арестом в собственном замке Уоллингфорд до момента, когда он сможет предстать перед Парламентом и дать отчет о своих поступках. Если к 1 августа Парламент не определит судьбу Гавестона или тот оспорит его постановления, ему обещали освобождение и возможность вернуться в Скарборо с новым запасом провианта; тем временем его людям было позволено удерживать замок. Пемброк лично поклялся на Евангелии под угрозой конфискации своих поместий, что сохранит пленника невредимым до 1 августа.

Пемброк доставил Пирса, как почетного пленника, в Йорк, где состоялось его краткое (и последнее, хотя оба они об этом не подозревали) свидание с королем, а оттуда в начале июня повез на юг, по направлению к Уоллингфорду. 9 июня он со своим отрядом прибыл в торговый городок Деддингтон в 10 милях к югу от Банбери в графстве Оксфорд. Там Пемброк устроил Пирса на ночлег в доме священника. Жена Пемброка находилась тогда в 12 милях оттуда, в Бэмптоне, и граф, желая провести ночь с нею, отправился туда, оставив пленника — как он полагал — в полной безопасности под охраной. Однако Уорвик, узнав, где находится Гавестон, рано утром 10 июня явился с большим отрядом солдат, окружил дом священника и, войдя во двор, громко выкрикнул: «Я думаю, ты меня знаешь. Я — черный Арденнский пес. Вставай, предатель, ты попался!» Пирс проснулся в своей спальне и начал одеваться, но люди Уорвика ворвались в комнату и вытащили его полуодетого, без шапки, чулок и обуви.

В тот же день Гавестона под конвоем отвезли в замок Уорвика. С него сорвали рыцарский пояс и заставили пройти босиком, как обычного вора, оглушенного «пронзительными звуками труб и ужасными воплями простолюдинов», через весь город и вытерпеть мучительные выходки насмешливой толпы. Только когда угрюмая процессия вышла из Деддингтона, ему позволили сесть на мула — жалкое средство передвижения для того, кто еще недавно был знатнейшим из знатных и возлюбленным короля. Но Эдуард был далеко. По прибытии в Уорвик Гавестона немедленно бросили в темницу. «Тот, кого Пирс звал Уорвиком-псом, теперь посадил на цепь самого Пирса».

Узнав, что Пирс попал в плен, король пришел в отчаяние и забросал Филиппа IV и папу горячечными мольбами, прося вмешаться в действия баронов и даже предлагая им совместное владение Гасконью, если они смогут спасти жизнь Гавестону. Тем временем Изабелла вскоре после 5 июня покинула Йорк и направилась сперва на юг, в Селби, а затем на восток, в Хоуден — там она оказалась 8 июня. Остановилась она, вероятно, в епископском дворце. Но уже 11 июня она уехала из Хоудена и 15 июня, двигаясь по-прежнему на восток, прибыла в Беверли (фигурная консоль в соборе могла возникнуть в память о ее посещении). Наконец 18 июня она добралась до Берствика. Таким образом, она находилась далеко от событий, разворачивавшихся в Деддингтоне и Уорвике, и никоим образом не участвовала в них.

* * *

Теперь Ланкастер, Херефорд, Арундел и другие вельможи собрались в Уорвике, чтобы обсудить с графом Уорвиком дальнейшую судьбу Гавестона; все соглашались, что его следует предать смерти, но хотели придать своим поступкам хотя бы видимость законности. Уорвик не желал, чтобы его обвиняли в убийстве Гавестона, поэтому Ланкастер, «будучи знатнее родом и могущественнее всех прочих, взял на себя всю ответственность за это опасное дело». Он заявил: «Пока этот человек жив, в королевстве Английском не будет спокойного и безопасного уголка, чему уже получено нами много доказательств доселе». Было устроено подобие суда в присутствии двух спешно вызванных королевских судей. Вероятно, по чистой случайности одним из них был Уильям Индж, которому Изабелла писала четыре раза между 17 января и 4 февраля.

Гавестону не позволили говорить в свою защиту. Заседанием суда руководил Ланкастер, «и он объявил, что Пирс, трижды присуждавшийся к изгнанию и трижды не подчинившийся предупреждениям, сделанным на основании закона, повинен смерти». Впоследствии графы ссылались на то несколько сомнительное обстоятельство, что, обвиняя Пирса в несоблюдении двадцатого ордонанса, не знали про отмену этого ордонанса королем.

Между тем Пемброк, чья честь была поставлена на карту, поскольку он поклялся охранять Гавестона и мог потерять свои владения, если клятва будет нарушена, отчаянно пытался убедить других «учредителей» отпустить Гавестона. Однако никто не желал его слушать — ни правоведы из Оксфордского университета, с которыми Пемброк консультировался, хватаясь за соломинку, ни даже шурин Пирса, Глостер — тот холодно посоветовал ему «впредь более осмотрительно раздавать обещания».

Глухой ночью 19 июня «Уорвик послал к Пирсу одного из своих служащих, острого на язык, и тот сказал ему: позаботься о своей душе, ибо наступающий день будет последним днем твоим на земле». Осужденный вздыхал, стонал и жалостно оплакивал свою судьбу, но, зная, что милости ждать не приходится, не пытался ничего оспаривать. «Пусть исполнится воля графов», — сказал он. В три часа ночи Гавестона связали, вытащили из темницы, и Уорвик передал его Ланкастеру. Тот сказал Гавестону, что его обезглавят, «как дворянина и римского гражданина». Это решение было уступкой Глостеру: шурин Пирса воспринял бы как позор, если бы того повесили или заставили пройти через все, что было предусмотрено законом для предателей. Услышав этот приговор, Пирс бросился на колени перед Ланкастером и просил о милосердии, но Ланкастер сказал только: «Поднимите его, поднимите его! Ради господа, уведите его поскорее!» Присутствовавшие при этом, видя, как низко он пал, «с трудом удержались от слез».