Книга Милкино счастье - Лана Ланитова

– Пойдем. И чтобы более я не слышал твоих глупых сентенций.

Когда они сели в экипаж, она все еще всхлипывала, а он выговаривал ей недовольным тоном.

– Нашлась, падшая женщина! Придет время, я привезу тебя на экскурсию в бордель и покажу действительно падших женщин. Причем, разной степени падения. Так вот, дорогая, тебе до них еще падать и падать. И не смей так более говорить о себе! Ты для меня дорога во всех смыслах. Ты – моя женщина, и даже не женщина, а юная весталка. И таковой останешься навсегда. Твое лоно не исказят ни роды, ни худоба и истощение, ни лишняя полнота. Я буду тебя холить и лелеять, как никто и никогда… Я буду любить тебя как дочь, и как любовницу… Спроси любую, почти каждая мечтала бы о подобном «падении». Ты моя! Мила, ты слышишь меня?

– Да…

– Сядь ровно! Что ты снова сидишь на краю, словно бедная родственница?

– Я не могу, – прошептала она.

– Почему?

– Там мешает…

– О, господи. Я – болван! – он упал перед ней на колени и принялся целовать ее сомкнутые ноги и ладони.

– Я хочу это убрать…

– А вот это я тебе не позволю, – он встал с колен. – Сиди смирно и не ерзай. Мы скоро приедем.

Они и вправду довольно быстро оказались возле кованых ворот того же ресторана. Он провел ее через пустой двор к черному входу. И снова мимо Людочки шныряли ловкие лакеи, снова она слышала торопливый говор за стенами кабинетов, звон посуды. Кто-то где-то пел приятным контральто. Кто-то играл в вист. Она шла, влекомая сильной рукой графа, цокая каблучками и шурша кружевом турнюра.

– Твоя талия безумно тонка и без корсета, – шептал он на ухо. – У тебя божественное сложение, – его сильные пальцы крепко обхватывали талию. Легкая ткань почти не мешала трогать ее торчащие и тугие груди, скользить по соскам, сжатым от прохлады, царящей в каменном помещении ресторана.

Она краснела, снова кружилась голова… Но мучили неприятные ощущения из-за того предмета, который он ввел в ее тело. Они вошли в кабинет.

– Ну-с, «падшая женщина», садись, – он с легкостью отодвинул стул и плотоядно улыбнулся.

Она села неуклюже, почти на бедро.

– Садись, как следует, неженка…

– Я не могу, как следует. Мне все там мешает, – она поморщилась.

– Сядь, я тебе сказал. Я приказываю сесть ровно. Все твои жалобы и мелодраматические позы вызывают во мне лишь бурю страсти. Я сам едва терплю. Посмотри на него… – он скосил глаза на серую ткань вздыбленных в паху брюк. Он тоже не железный. И особенно он в сильном волнении тогда, когда ты вот так краснеешь и морщишься. О, какое это наслаждение, видеть твои, такие маленькие мучения… Тебе на самом деле это невыносимо?

– Я просто хочу в уборную, – прошептала она.

– Терпи. Тебе это кажется. Я ввел самую маленькую пробку. Что будет далее?

К ним в кабинет постучал официант.

– Войдите, – сказал граф.

Официант был молодой и розовощекий.

– Что прикажете, Ваше Сиятельство?

– Принеси нам вина Sauvignon blanc, устриц, лимонов, икры и ваших фирменных булочек. Чуть позже, пожалуй, пирожное. Пусть приготовят Mille-feuille[15].

Официант кивнул головой и исчез. Граф подошел к Людмиле, взял ее за подбородок и поцеловал долгим поцелуем. На миг он слегка прикусил ей нижнюю губу. Слегка… Она в истоме закрыла глаза. Его дерзкая рука нырнула к ней под множество юбок, отогнула резинку панталон и проникла к припухшему лону.

– Ты еще будешь утверждать, что тебе это доставляет муку, а вот твоя нижняя красавица дает мне иной ответ.

– Что?

– Она течет… У тебя промокли все панталончики, – шепнул он и укусил ее за мочку розовеющего ушка.

Она вскрикнула от боли.

– Тихо, тише… Будешь кричать, сюда сбежится вся обслуга. Ты же не хочешь этого…

– Анатолий Александрович, я так не могу. Вы сводите меня с ума. Я сейчас лишусь чувств, – шептала она в ответ.

– Сядь ровнее. Не ерзай.

В двери снова постучали. Официант внес фарфоровое блюдо с устрицами, обложенное кусочками льда. По краю блюда лежали душистые, чуть зеленоватые лимоны. Была откупорена бутылка вина. Белое вино наполнило высокие хрустальные бокалы. В распоряжении любовников была свежая черная икра, уложенная в стеклянную икорницу, душистые, еще теплые булочки и лепестки масла, выложенные в виде хризантемы. Официант работал ловко, искоса он поглядывал на Людмилу. Как только за ним закрылись дверь, граф произнес:

– Как ты думаешь, сколько ему лет?

– Кому?

– Этому славному малому, Ваньке.

– Не знаю, – рассеянно протянула Людмила. – Может, двадцать или чуть больше. А что?

– Да так. Он смотрел на тебя.

– Вам показалось…

– Мне ничего никогда не кажется. Я человек далекий от метафизики, даже в быту. Ешь устрицы и попробуй этого вина. Оно молодое, и привозят его из Франции. Лоза произрастает по берегам Луары. Ты географию хорошо учила?

– Да…

– Какая самая длинная река во Франции?

– Луара?

– Да… Надо четче отвечать учителю на вопросы, – он рассмеялся. – Ты так сейчас похожа именно на ученицу. Не хватало тебе только поднять ручку, встать и ответит урок без запинки. И я поставил бы тебе… Что бы поставил? И куда? Ах, да… Я поставил бы тебе хорошую отметку.

Она улыбнулась вымученной улыбкой.

– А если бы ты не выучила урока, я бы тебя наказал. Я бы снял твои панталончики и отшлепал по попочке. Ах, наша бедная попочка, она и так сегодня проходит экзекуцию, – Краевский упивался собственной иронией и распалял в себе неведомое доселе желание. – Хорошо, попочку мы оставим на десерт. Вечерний десерт. А накажем мы тебя сегодня иначе.

Он обогнул стул Людмилы и подошел к ней вплотную. Пальцы коснулись крючков и легкой шнуровки, идущей ниже декольте. Он ослабил натяжение маленьких завязок, потянул вниз. Расслабленный ворот опал ниже плеч. Краевский потянул его еще. Через мгновение Людочка сидела обнаженная по пояс.

– Что вы делаете, Анатолий Александрович?! Зачем вы сняли платье? Я же теперь почти раздета. А вдруг сюда кто-то войдет?! Например, официант, – ее лицо покрылось пунцовыми пятнами. Она стала спешно натягивать рукава.

– Не смей трогать! – жестко возразил он. – Я желаю завтракать, лицезрея твои большие груди, плечи и талию. Ты будешь сидеть так до конца нашего завтрака. Я так решил. А теперь ешь.

– У меня пропал аппетит, – прошептала она.