Книга Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв. - Александр Пресняков

Новая литовская власть вступала в наследие русской княжеской власти, не изменяя по существу местного строя социальных отношений и управления. Князь-литвин или великокняжеский литвин-наместник занимал место древнего русского князя. Уже было выше отмечено, как долго держалось в сознании местной земщины русских областей это сознание, что новые носители власти для русских земель такие же свои, местные, князья, как прежние Рюриковичи (грамота полочан немцам в 1407 г.: «коли кто будет господарь полоцкий у Полоцку» и т. п.). Смольняне, киевляне и др. служат своему господарю отчинному и дедичному, который сидит на Вильне и Троках (ср. «все государства Российского царствия»). Над кем же властвуют эти носители власти?

На первом месте встречаем, как только получаем возможность присмотреться к местным общественным силам, бояр и притом одинаково в Жмуди и в русских землях.

Что такое эти бояре? На Жмуди во главе местных общественных сил стоят те, кого латинские тексты называют «bojari et meliores patriae, barones notabiles, nobiles»[74], а немецкие — «edelsten Boiaren, gutten Leuten»[75]. Они — землевладельцы, владеют hereditate paterna, veterliche guter[76]. В их руках и местная административная власть, они potentiores terrae[77], представители военной силы, conspicui in artibus bellicis, strenui и viriles[78]. «Ополонившись», они сажают полоняников на свои земли, на которых живут и работают также люди юридически свободные, попавшие в экономическую зависимость, так называемые на языке историков средневековья «полусвободные».

Такими чертами можно наметить социальный силуэт литовского боярства на Жмуди в эпоху Витовта. Черты, близко знакомые нам: мы могли бы перенести без оговорок эти общие черты и на боярство русских земель. Ведь и тут перед нами, как только выступает та или иная местная земщина, действующей силой выступает боярство.

Чтобы ответить на вопрос о его историческом «происхождении», пришлось бы идти далеко назад, в предыдущие века, и коснуться одного из элементов очередной в историографии Литовско-Русского государства темы о связи общественного и административно-государственного строя его со старой киевской Русью. Но я так далеко не пойду. Отмечу только, что даже те южные области, которые, как, например, Киевщина, всего более пострадали от татарского погрома времен Батыевых, всего более захудали и разорены в XIII в., выступают, войдя в состав Литовско-Русского государства, социальной силой, сплоченной и организованной, опирающейся на старину.

Киевское боярство, какое встречаем в привилеях XV— XVI вв., нет основания считать каким-либо новообразованием, и следует согласиться с М.С. Грушевским, что «полной эмиграции боярства не было, конечно, и в Киевщине, на что указывает численный слой мелкого боярства, начало которого выходит за пределы времен литовских и которое должно было заключать в себе не мало дотатарских боярских родов». О других русских землях и говорить нечего. Тут и повода нет подымать вопрос о сохранении непрерывной традиции боярского землевладения и местного значения боярства от времен киевских к литовским.

Боярство русских земель сложилось в удельных княжествах в социальную группу определенного типа. Как бы мы ни судили о «происхождении» древнерусского боярства, удельное время и в западной Руси, подобно тому как и в Руси северо-восточной, знает боярство только как класс должностной и служилый — по роду занятий и отношению к князю. На всей истории этого класса лежит печать двойственности, созданной соединением в лице членов его значения земельной аристократии и того общественного слоя, из которого обычно выходил весь личный состав княжеской администрации. История этого боярского общественного класса ставит перед нами следующий любопытный вопрос: когда и какие черты, характерные для фактического положения и значения его членов, получают правовую формулировку и правовое обеспечение, т. е. становятся привилегиями, сословными правами? И в этом вопросе — в самой его постановке и решении — естественно встретить колебания и некоторую расплывчатость, так как в средневековом обществе мы постоянно наблюдаем, как фактически установившийся порядок отношений, ставший обычным, дает почву для развития воззрений на него как на правовой (основанный на обычном праве), хотя до отчетливой формулировки отвлекаемых от него норм дело доходит лишь в случае определенной постановки спора о праве, разногласия в его понимании.

Расиены (ныне Расейняй в Летуве). В 1416—1421 годах по повелению великого князя Витовта здесь был построен костел (один из первых в Жамойти). До наших дней сохранился костел, построенный жамойтским епископом Ежи Тышкевичем в 1636 г.

В северо-восточной Руси трудно установить категорично понятия «права совета», «права на должности», хотя можно и не отрицать наличности у боярства соответственных притязаний. В Литовско-Русском государстве эти боярские права, наоборот, получают отчетливое признание и формулировку, по-видимому, именно во времена Витовта.

Что определение положения боярского класса происходит именно во времена Витовта — в первые десятилетия XV в., — вполне естественно. В эту пору определяется состав и государственное значение великокняжеской рады. В это же время сходят со сцены удельные княжеские силы как самостоятельные факторы политической жизни. Этим последним уничтожено средостение между центральной великокняжеской властью и местными обществами. Став лицом к лицу с нею, местное боярство, опираясь на местное свое значение, добивается правового определения своей роли в управлении и сословных своих прав.

Но этот же момент связан со значительным изменением самого состава боярского класса. Состав этот усложняется и диференцируется под влиянием падения самостоятельности князей. Разгром княжих владетельных позиций политикой Витовта и Ягайла создал, как и в Руси северо-восточной, уничтожение уделов, новый верхний слой боярства — княжат. Это термин, который, по мнению А.И. Соболевского, даже возник в западной Руси, сравнительно редко встречается в северо-восточных текстах и, может быть, занесен в Москву вместе с переходом туда Гедиминовичей и Рюриковичей из Литовско-Русского государства. И тут, как в московской Руси, падение самостоятельной политической роли удельных князей повело к превращению измельчавших Гедиминовичей и Рюриковичей разных линий в крупных землевладельцев-вотчинников, сохранивших по отношению к населению своих владений те или иные элементы власти правительственного характера, но ставших в служилое отношение к носителю центральной власти. К этому высшему слою боярства примкнули владетельные роды крупных литовских панов, а также верхи боярства русских земель, нетитулованного, но землевладельчески и социально более значительного. Этот слой и терминологически выделяется. Это — «князья и паны», «княжата и панята», позднейшие «паны хоруговные». Соответственно понижается социальное значение термина «бояре», приобретающего значение, близкое к тому, что в Москве разумели под «детьми боярскими». Но при ряде черт сходства этот процесс в западной Руси резко отличается от того, что происходило в северо-восточной Руси, тем, что тут землевладельческая аристократия не получает объединенной, централизованной организации, а остается разбитой на ряд местных обществ, носителей местного патриотизма и областной самостоятельности.