Книга Времена года - Дарья Волкова

– Значит, твоя скрипка – это часть тебя? – донеслось сверху.

– Да, – Майя наконец-то подняла голову. Я объяснила? Ты понял? – Когда играю – жизненно важная часть.

– Пойдем, – он протянул руку с непроницаемым лицом. И, когда Майя поднялась, но выпустить его теплую ладонь не торопилась, добавил: – Я хочу посмотреть твою скрипку. Оказывается, я не всю тебя видел.

Румянец затопил щеки мгновенно. Да что там щеки – ей казалось, лицо вспыхнуло полностью. Видел не всю… Он же не имел в виду… потому что если не считать скрипки, то… Да, Майя по-прежнему еще немного стеснялась всего этого. Особенно если говорить об этом так… прямо. Вслух.

Она сбежала от своего смущения. Но он шел следом.

– Ты ее видел в нашу первую встречу, – это Майя бурчала себе под нос, чтобы справиться с неловкостью.

Защелки скрипичного футляра плохо поддавались непослушным пальцам. Но все-таки справилась.

– Я могу ее взять?

Любому другому она бы сказала «Нет». Но солнцу в зените отказать невозможно.

– Конечно. Главное, не роняй.

Он осторожно принял на руки инструмент и долго и внимательно его разглядывал. С таким же видом, с каким читал какие-то страшно официального вида документы. А потом поднял голову.

– А в чем вы совпали?

Она не могла ответить на вопрос. Умолчав о другом, важном. А сейчас об этом говорить не хотелось – слишком долго и сложно объяснять. Но и соврать нельзя. Уже много ее вранья стоит между ними. И промолчать тоже нельзя.

– Цветом, – ответила тихо. И это было правдой.

Он кивнул. Будто понял.

– И характером, думаю. Наверное, не каждая скрипка согласится носить такой вензель на спор.

Майя рассмеялась в попытке рассеять смущение. Но смех замер, когда он протянул ей инструмент со словами:

– Сыграешь?

Сказать, что эта просьба ее изумила – не сказать ничего. Была уверена, что скрипкой и ежевечерними репетициями Илья сыт по горло.

– На свистульке подыграешь? – потому что ни одного умного слова не нашлось.

– Боюсь, я еще не уверен, что именно эта свистулька – продолжение меня. Могу сфальшивить.

Она попробовала улыбнуться, но не получилось. От волнения начала кружиться голова. Он попросил. Сам попросил. Всерьез попросил!

Вдохнула глубоко.

– Слова не мальчика, но музыканта, – кивнула со всей возможной и нарочитой важностью. – С удовольствием сыграю. На мой выбор?

– Да.

Решение пришло из ниоткуда. Из откуда-то. Из оттуда.

Май смотрела в глаза Июлю. Волнение растаяло в жарком полдне.

– Помнишь, ты рассказывал о Венеции? Сейчас я сыграю «Венецианский карнавал» Паганини. А ты потом скажешь – похоже на Венецию или нет?

***

Май взмахнула смычком, и комнату наполнила музыка. Совершенно легкая, порхающая, словно яркая бабочка, которая перелетает с цветка на цветок.

Его квартира каждый день выдерживала репетиции струнных, но Илье казалось, что музыку, именно музыку, а не заунывные звуки смычка по струнам, он слышит в первый раз. И ее видит в первый раз. Такую. Юную. Тонкую. Соединенную со своей скрипкой. Они и правда были неделимы. Илья вспомнил, какие твердые, мозолистые у нее подушечки пальцев. И подумал, что, наверное, именно там происходит контакт. Май и скрипка становятся продолжением друг друга, когда пальцы касаются струн. Именно пальцы. А смычок уже потом.

Она закрыла глаза и улыбалась, играя. Словно сама была на том карнавале, про который пел ее инструмент. Волосы рассыпались по плечам, на лице легкий румянец – возбуждение, и вся Майя растворилась в музыке.

Девочка. Его девочка. Да, именно его. Он понял это сейчас, ясно и отчетливо. Как понял и то, чтохочет показать ей Венецию, и чтобы Майя сама сравнила музыку и город. Он хочет показать ей Собор Святого Марка и Дворец Дожей, сводить в Ла Фениче(1) и услышать, как она будет играть на своей скрипке у раскрытого гостиничного окна с видом на Большой Канал. И он все это сделает. Обязательно. Потому что она – Его Май.

Музыка закончилась. Майя открыла глаза и посмотрела на Илью. Он читал ее лицо как раскрытую книгу. Девочка спрашивала, понравилось ли ему? И он знал, что ей хотелось, чтобы понравилось.

Илья подошел, аккуратно вынул из рук Май скрипку, смычок, положил инструмент в раскрытый футляр, а потом обнял ладонями лицо девушки и поцеловал – очень аккуратно, очень нежно. И после, скользнув губами по щеке, сказал:

– Да, это очень похоже на Венецию. А Венеция похожа на тебя.

В последующие дни Елена Дмитриевна, кроме ужинов, готовила бульоны для лежавшего в больнице Севы, а Май возила другу еду на «мерседесе» с водителем. Сам Илья с головой ушел в фондовый рынок и отслеживал котировки акций не только отцовской компании, но и других, понимая, что хочет сформировать личный хорошо диверсифицированный пакет, при котором потеря по одним позициям перекроется прибылью по другим.

– Илья Юльевич, вам корреспонденция из банка, – информировала секретарь.

В конверте помимо внушительного делового предложения о сотрудничестве лежало приглашение на презентацию новых услуг для ВИП-клиентов. По опыту Илья знал, что новые услуги по-настоящему интересны бывают не более, чем в пятидесяти процентов случаев, но вот клиенты, которых приглашают на подобные мероприятия – очень интересны. Это как вечер бизнес-элиты, где после официальной части наступает свободное общение с легким фуршетом, и можно завязать полезное знакомство, а порой даже решить некоторые вопросы.

Деловое предложение Илья распорядился передать в бухгалтерию – пусть посмотрят и оценят, а приглашение оставил себе. Позднее положил его в бардачок машины.

____________________

(1) – Оперный театр в Венеции

Весна. Март

Майя вздохнула и отвернулась к окну. Попытку разговорить человека за рулем можно считать окончательно провалившейся. Водитель машины, которую выделил Июль, был необычайно серьезным и молчаливым, и, по наблюдению Майи, не знал других слов кроме «Да» и «Нет». Если ни одно из этих слов не подходило, он кашлял в усы. Вот и сейчас – басовито прокашлялся и прибавил громкость радио. И не «Радио Шансон», а какое-то англоязычное «Solo Piano». Специально его Июль, что ли, выдрессировал?

То, что Илья не только дал машину, но и распорядился Елене Дмитриевне готовить специальное диетическое послеоперационное питание для Севки, стало для Майи очередным потрясением. Она попыталась отблагодарить, но он отмахнулся и перевел разговор. Что это означало, Майя не знала, но в своих чувствах была уверена.

Благодарность и стыд. За все.

Ложь, стоявшая в основании ее жизни с Ильей, казалось, ширилась и множилась с каждым днем. Ложь и непонимание. Наверное, это разные стороны одного и того же явления. Зачем она соврала ему? Зачем он позволяет все это?