Книга Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следующие претенденты не заставили себя ждать. В их число входили: Франческо Орсини, герцог Гравинский, тиран Пьомбино и член семейства Аппиани, Оттавиано Риарио, сын от первого брака Катерины Сфорца, графини Форли (похоже, что Асканио, предложившего кандидатуру Оттавиано, ничему не научил первый опыт общения Лукреции с семейством Сфорца). Член арагонской династии Альфонсо, брат Санчи, незаконнорожденный сын Альфонсо II и донны Тучи Гацулло, вообразил, что Борджиа только делают вид, что не заинтересованы в таком поклоннике, как он. Но папа развеял домыслы Альфонсо, заявив, что «ни его ум, ни его достоинства» не производят на него никакого впечатления. Джан Лусидо Катанеи со свойственным ему проникновением в суть предмета комментирует явную двуличность папы: «Понтифик держал всех в недоумении и по этому и по другим важным вопросам», поскольку перед принятием решения хотел получить ответ из Франции, ведь «в соответствии с планами он старался получить как можно больше».
Похоже, настойчивость папы в достижении выбранных целей дала хорошие результаты. Судя по всему, Людовик XII был готов помочь кардиналу Валенсийскому, если папа в свою очередь поможет ему. Прежде всего французский король хотел получить разрешение на расторжение брака с женой, набожной и некрасивой Жанной Французской, навязанной ее отцом; Людовик поклялся, что между ними никогда не было супружеских отношений. При этом условии не имелось никаких препятствий, чтобы быстро прийти к соглашению по требуемым папе вопросам. Сразу же по выполнении оговоренных условий кардинал Валенсийский мог соединиться с Карлоттой Арагонской. Улажен вопрос и с браком Лукреции: она становится первым связующим звеном с Неаполем благодаря браку с Альфонсо Арагонским, который получает титул герцога и княжество Бисельи; приданое Лукреции составляет 40 тысяч дукатов и превышает сумму приданого в первом браке. Особо оговаривается, что супружеская пара должна жить в Риме во дворце Санта-Мария-ин-Портико.
У Лукреции есть все основания чувствовать себя счастливой. Она слушает разговоры Санчи о брате, и он уже захватил ее воображение. Лукреция знает, что Альфонсо один из наиболее красивых молодых людей Италии, с очаровательными манерами и хорошим характером, и ей приятно сознавать, что полученный титул даст право занять высокое положение при дворе короля. Она измучилась, оставаясь в тени после скандала, последовавшего за разводом, и любовной интриги с Перотто, и знает, что ее жизнь в Ватикане, согласно общественному мнению, признана непристойной. Это мнение все более укреплялось в сознание людей, о чем мы можем судить по записям венецианского летописца Джироламо Приули, который назвал Лукрецию самой известной шлюхой в Риме, а умбрийский летописец, более известный как Матараццо, относится к ней как к главной падшей женщине, лидеру всех подобных женщин (летописцы, честно говоря, используют более грубые выражения). И Приули, и Матараццо, жившие далеко от Ватикана, питались скорее слухами, нежели реальными фактами, а слухи по большей части были сугубо отрицательные. Частная жизнь Лукреции могла быть даже еще сомнительнее, чем ее описывают недоброжелатели, но, вне всякого сомнения, ее не устраивали обычные страсти и любовь известной куртизанки. Кроме того, хорошо информированные и проницательные неаполитанцы прекрасно понимали, что единственная проблема Лукреции связана с родственниками, живущими в Риме. Поэты, поддерживавшие арагонскую династию, посвящали свои изящные латинские арабески только одной теме – чудовищным обвинениям, выдвинутым Джованни Сфорца. Понтано писал:
А Саннадзаро составил известную эпитафию, оскорбительную по форме и содержанию:
Но все это произошло несколько позже. Сейчас нам следует вернуться к моменту прибытия Альфонсо из Неаполя, в середину июля 1498 года. Альфонсо, восемнадцатилетний юноша, которому римский гуманист Евангелиста Каподиферро предсказал, что ни его происхождение, ни его семья не смогут уберечь его от неприятностей, если он совершит этот опрометчивый брак. Лукреция с нетерпением ждала Альфонсо, и свадьбу отпраздновали в апартаментах Борджиа в Ватикане. На этот раз гостей было немного: живущие в Ватикане Борджиа, кардинал Сфорца, очень довольный новым союзом папы с неаполитанскими друзьями, кардиналы Джованни Борджиа и Джованни Лопес и епископ Маррадес. Во время церемонии испанский капитан Хуан Сервиллон держал обнаженный меч над головами жениха и невесты. Начало последовавшего за брачной церемонией праздника омрачилось стычкой между свитой Чезаре и Санчи, решивших выяснить, кто занимает более высокое положение, и тем самым давая выход враждебным чувствам своих хозяев и хозяек. Обменявшись оскорблениями, испанский и неаполитанский епископы принялись дубасить один другого. Папа оказался «в центре драки», и драка так разгорелась, что его слуги сбежали, и потребовалось какое-то время, чтобы успокоить их и вернуть обратно. Мир был восстановлен, и праздник с танцами, театральным представлением и маскарадом продолжался до рассвета. Чезаре вызвал восхищение, появившись в костюме единорога, символизирующего чистоту и верность. Что же касается папы, то он «как юноша» участвовал в празднике. Последующие дни показали, что Альфонсо и Лукреция понравились друг другу. Папа был доволен.
Людовик XII назвал Чезаре Борджиа кузеном и чего только не наобещал. Король очень нуждался в папе, поскольку хотел жениться на любимой женщине, вдове Карла VIII, умной и красивой королеве Анне, которая принесла бы ему в качестве приданого Бретань. 29 июля 1498 года Александр VI создает комиссию для рассмотрения доводов в пользу развода Людовика XII с Жанной Французской, хотя, как прекрасно понимал король Людовик, если бы он помог Чезаре занять определенное положение, то вопрос удалось бы легко уладить. Однако теперь намерения Чезаре выходят за пределы его статуса, но даже у Борджиа не рискуют заводить разговоры о женитьбе кардинала, все еще носящего пурпур. Итак, 17 августа, впервые за несколько месяцев облачившись в кардинальские одежды, Чезаре является на заседание консистории и просит у собравшейся горстки кардиналов (все они более или менее подготовлены, чтобы принять участие в «неслыханном» деле) дать ему слово. Он начинает свою речь с обращения, по всей видимости подготовленного в тайном сговоре с папой. Чезаре говорит, что никогда не имел призвания к духовной карьере, поступил так по принуждению, и просит разрешить ему вернуться к светскому образу жизни в интересах спасения его души. Если его просьбу удовлетворят, он окажется всецело в распоряжении церкви и, лично отправившись во Францию, предпримет попытку спасти Италию от возможного вторжения. Всю ответственность за решение этого вопроса кардиналы переадресовали папе, и Александр VI, используя возможности своего великолепного голоса, с пафосом ссылаясь на бесчисленные соображения относительно важности данного случая, подчеркнул необходимость воспользоваться здравым смыслом для решения этой проблемы.
