Книга Вена, 1683 - Лешек Подхородецкий

Вечером 11 сентября Собеский встал на вершине Каленберга. Его глазам открылся лес турецких шатров. Далеко на горизонте виднелись шпили венских костелов. Издалека доносился гул пушек, видны были огни выстрелов и зарево пожаров. Кара-Мустафа до последней минуты осаждал Вену, рассчитывая, что успеет взять город до прихода помощи осажденным. Он даже был близок к успеху, так как город держался из последних сил, а позиции янычар находились почти на расстоянии мушкетного выстрела от дворца императора, расположенного в самом центре столицы.

«Тот полководец, который, несмотря на приближение наших войск, не собрал свою армию, не окопался и стоит лагерем так, как если бы мы были от него за 100 миль, осужден на гибель», — заключил король после рекогносцировки, дав критическую оценку противнику.

И действительно, Кара-Мустафа не только не сделал соответствующих приготовлений к битве, но даже не разместил войска на возвышенностях Венского Леса, окружающих прилегающую к городу долину, облегчив тем самым союзникам занятие удобных для атаки позиций. Ибрагим-паша вообще не предпринял ничего, чтобы помешать союзникам занять горный массив Каленберг. Осматривая подступы к городу, Собеский заметил, что между горным массивом Германскогель и лежащим южнее его Драймаркштайном идет дорога из Вены, по которой турки относительно легко могли бы выйти в тылы сосредоточенных у речки Вейдлинг отрядов пехоты и артиллерии, а также конницы, стоявшей на Германскогеле. Поэтому он приказал разместить в проходе между обоими массивами всех польских драгун и поставить заграждения, чтобы не дать возможности неприятельской коннице атаковать в этом месте. Однако вид горных склонов, нисходящих к Вене, серьезно его огорчил.

«Большой с нами произошел обман, — писал он в ту ночь Марысеньке. — Как нам все рассказывали, даже генералы (австрийские. — Л.П.), что как только выйдем на ту гору Калемберг, там уже будет хорошо, что только виноградниками нам будет к Вене спуск. Когда же мы тут встали, впереди видим как на ладони лагерь турецкий очень большой, город Вена за несколько миль дальше. Но от нас туда идет не поле, а леса и des presi pices, et une drandissime montagne du cote droit, о чем нам никогда не говорили, et cinq ou six ravines (т.е. пропасти и высокие горы по правой стороне… и пять или шесть ущелий), поэтому едва ли мы и в два дня придем к самой акции, ибо должны изменить сейчас и строй и манеру войны, начать с ними a la maniere этих великих Маурисиев, Спинол[49] и других, которые шли a la secura, gagnant peu a le terrain (под прикрытием, медленно двигаясь вперед)». В целом, наступление с гор не обещало быть легким.

Оказалось, что местность снижалась террасами и переходила в равнину непосредственно перед турецким лагерем, а каждый виноградник на пути будущего наступления союзников обнесен был невысокой стенкой из кирпича и камня, создававшей прекрасную защиту для неприятельской пехоты. Собеский понял, что атака с гор будет возможна лишь после овладения пехотой всеми холмами, прикрывающими доступ к лагерю противника. Однако он пребывал в хорошем настроении и рассчитывал на решительную победу. В тот же день созвал военный совет в сожженном монастыре на горе Каленберг, где отдал последние распоряжения перед сражением. Поздним вечером вместе с королевичем Якубом лег он спать в своем шатре, но долго не мог уснуть. Впрочем, в ту ночь не спала большая часть польских воинов, особенно пехота правого крыла, которая, измученная изнурительным маршем с орудиями, остановилась у подножия Каленберга. «Вдобавок к несчастьям мы попали с пушкой в одно тесное сгоревшее местечко под самой горой, так что задом, всю ночь петляя, нужно было тянуть пушку и возы с порохом между подвалами, полными вина, из которых выгонять натруженных солдат трудность была немалая».

В 22.00 с башни кафедрального собора Св. Стефана в Вене (высотой 137 метров) австрийцы пустили несколько ракет, давая таким образом знак, что уже знают о приближении помощи. Их сразу же увидело все войско, раздались крики радости. Силахдар-Мехмед-ага написал, что в осажденных как бы влилась новая жизнь. «До самого вечера, а потом от вечера и до утра (гяуры), те и другие, в знак радости так палили из пушек и мушкетов и выстрелили ракет столько, что не описать. И пусть их Аллах побьет! Пусть их Аллах покарает!», — закончил он со злостью. Моральный дух турок был поколеблен. В лагере союзников было известно об упадке духа осаждавших Вену турок. Рассказывали, что янычары обвиняли Кара-Мустафу в изнеженности, алчности, трусости и шептали между собой: «Приходите, неверные, убежим уже при виде шляпы (вашей)».

В течение всего времени осады польский монарх поддерживал связь с осажденным городом через курьеров, с риском для жизни пробиравшихся через турецкие войска. Особые заслуги в этом имели два поляка, Франтишек Кульчицкий и его слуга Ежи Михалович, хорошо знавшие язык и обычаи турецкие. Переодевшись турками, они пробрались в Вену и известили коменданта столицы о приближающейся помощи. Во время их третьего прихода турки, вероятно, разоблачили и убили Михаловича, потому что после битвы среди награжденных его не оказалось. Кульчицкий же пережил войну и позже прославился, открыв в Вене первое кафе.

Лишь поздней ночью утих шум в лагере союзников, и только издалека доносился грохот турецких пушек, обстреливавших город. Приближался решающий момент как для Австрии, так и для всей Центральной и Восточной Европы.

БИТВА

Между тем, в турецком лагере не спали уже два дня. Когда утром 10 сентября Кара-Мустафа в окружении своей свиты отправился вторично на рекогносцировку, от Мехмед-паши приехал посланник с информацией, что христианские войска уже пришли со стороны Дуная двумя дорогами и всего в трех часах марша от турецкого лагеря остановились на отдых. Великий визирь тотчас приказал поднять по тревоге все войско и расставить его в боевом порядке. Одновременно он снял с острова на Дунае отряды боснийского визиря Хызыр-паши и усилил ими фронт войск против подходивших сил союзников. Место боснийцев на острове заняли менее надежные валахи и молдаване с их господарями во главе, а также мелкие турецкие отряды под началом ставленников великого визиря. Ночью с 10-го на 11 сентября турки еще раз попытались подложить мины под стены Вены, пробив для этого в пяти местах глубокие отверстия. В это время хан послал к великому визирю двадцать австрийцев, схваченных татарами. Девятнадцать из них сразу же по дороге были обезглавлены, а один, оставшийся в живых, рассказал: «Немецкий и польский короли идут вместе. В их лагерях находятся 80 тысяч войска пешего и 40 тысяч конницы, а также 200 пушек малых и больших. На лагерь войск турецких нападут завтра».

Поэтому сердар приказал, чтобы все войско было настороже и находилось в боевой готовности. «Солдаты и воины, вооруженные луками и мушкетами, бодрствовали, словно звезды, и не позволили беспечной сонливости овладеть собой, пока не рассвело и не появилась утренняя заря».

Утром 11 сентября к шатру визиря прибыли все командиры в полном вооружении, с барабанами и знаменами. Доверенные солдаты Кара-Мустафы встали на страже казны армии. Вскоре к турецкому главнокомандующему прибыл гонец от Мехмед-паши с известием, что австрийцы уже атаковали турецкий авангард у Дуная. Поэтому великий визирь построил свою армию для битвы, а сам занял место в своем шатре и приказал, чтобы янычары окопались перед пушками.