Книга Роковая недотрога - Джулия Джеймс

Три простых слова, как три удара ножом в сердце.

«Я потерял ее».

– Сара?

Макс окликнул ее с опаской. Дело было не только во все еще свежей истории с благотворительностью Филипа. Он вообще обращался с ней теперь, как с хрустальной вазой, хотя она предпочла бы, чтобы он этого не делал. Лучше бы стал прежним снобом и тираном, которого она так хорошо знала. Лучше бы все перестали ходить вокруг нее на цыпочках.

Она чувствовала себя так, будто в теле сидел нож. Ощущение было настолько сильным, что, глядя на себя, она почти ожидала его увидеть.

Сегодня прошла первая репетиция на месте проведения фестиваля, в маленьком, но очень красивом театре, построенном на территории замка в Северном Провансе. Сара была так рада покинуть Ривьеру, тот ночной клуб. Оставить за спиной все, что могло напомнить о случившемся.

Но оно преследовало днем и ночью, во сне и наяву, в одиночестве и в компании, когда она пела и когда молчала.

Боль. Как тяжело терпеть.

И невозможно прекратить.

– Ты уверена, что хочешь начать с этой арии? – осторожно спросил Макс. – Может, стоит лучше подойти к ней издалека?

– Нет, – ответила Сара односложно, без выражения. Ей хотелось спеть эту арию. Нужно спеть. Раньше она была не в силах ее одолеть, а теперь хотела исполнять только ее.

Она встала на свое место и приготовилась – поза, горло, мышцы, дыхание. Антон начал играть. Она стояла неподвижно до того момента, как вступила. В голове проносились мысли, полные боли.

«Почему я раньше не понимала эту арию? Почему не верила в нее и в чувства моей героини, в то, что ей приходится выносить?»

Наконец нужная фраза. Макс поднял руку, чтобы сигнализировать ей, когда вступать. Музыка взмыла безжалостной волной. Сара смотрела в пустоту, не видя ни Макса, ни зала, ни всего остального мира. Лишь свою боль.

Из ее боли вытекала боль Невесты солдата. Голос вознесся под сводами, отдаваясь мукой разбитых надежд, уничтоженного счастья, украденного будущего. Бессмысленность, утрата, храбрость, жертвы, ужасы войны, все сосредоточилось в ее голосе.

Наконец ария закончилась, воцарилась полная тишина. Антон поднялся из-за рояля и подошел к ней. Взял ее руки и, поцеловав каждую, проникновенно сказал:

– Ты спела то, что я написал.

Сара закрыла глаза. В голове сами собой рождались слова. Резкие. Грубые.

«У меня больше ничего нет. Но мне ничего и не нужно. Ничего!»

Но откуда-то из глубин сознания доносилось насмешливое слово.

«Ложь!»

Бастиан отыскал свое место на галерке. Никогда прежде он не сидел так далеко от сцены и на таких дешевых местах. Но он боялся, как бы его не увидел Филип, разместившийся в партере.

Бастиан сказал ему, что, к сожалению, не сможет приехать на премьеру «Невесты солдата».

Но это была неправда. Просто ему не хотелось – и он не мог допустить, – чтобы кузен рассказал Саре, что он приедет.

Он не мог не приехать, как не мог бы оставаться в горящем доме.

При виде сцены в нем поднялся хаос эмоций. Она где-то там, за тяжелым занавесом. Ему хотелось что-нибудь сделать. Она заблокировала все подходы к себе, к ней никак не подступиться.

Даже Макс, когда Бастиан попросил его вмешаться, ответил:

– Саре сейчас нужно работать. Не создавайте дополнительные трудности.

И он оставался в стороне. До сегодняшнего дня.

«Сегодня. Сегодня мы должны поговорить. Должны».

Наконец свет начал гаснуть, аудитория расселась, разговоры стихли. У Бастиана помутилось в глазах. Перед ним возникали сладкие и мучительные воспоминания.

Сабина. Ее взгляд пылает страстью, она смотрит на него снизу вверх, когда они занимаются любовью.

Сабина. Улыбается, смеется, держит его за руку.

Сабина. Просто рядом, час за часом, день за днем, за обедом, в бассейне, на пляже, под звездами.

Сабина. Такая красивая, такая необыкновенная.

«А я оттолкнул ее».

Он позволил страху и подозрениям отравить то, что было между ними. Все разрушить.

«Я не понимал, что имел, пока не потерял».

Можно ли это вернуть? Можно ли вернуть ее?

Надо, по крайней мере, попытаться.

– Сара, пора. – Макс положил руки ей на плечи и заглянул в глаза. – Ты можешь это сделать. Впрочем, ты и сама знаешь.

Она не ответила и, молча, ждала, пока он говорил с другими актерами, пытаясь их успокоить и приободрить. Во фраке он выглядел безупречно, но был заметно напряжен. Сара услышала аплодисменты, какофония инструментов настраивающихся музыкантов сходит на нет. Значит, Макс, который сегодня выступит в роли дирижера, занял свое место перед оркестром.

Она едва могла дышать. Ей хотелось умереть. Что угодно, только бы не делать того, что предстоит. То, к чему она готовилась всю жизнь, над чем работала каждую секунду, не позволяя ничему отвлечь ее.

В особенности тому, кто причинил ей такую боль. Этому отвратительному человеку, посмевшему подумать о ней так, осудить и обвинить, в то время как…

«Он занимался со мной любовью, думая, что я просто охочусь за его богатством. С самого начала, с первой встречи все было ложью, все! Каждая секунда рядом с ним – ложь! И он знал все это время!»

Нет, нельзя пускать злые мучительные мысли в голову. Она держала их на расстоянии, там же, где невыносимые сообщения и письма, которые удаляла, не читая, мысленно приказывая ему убираться к черту и оставаться там. Никогда, никогда больше не пытаться найти ее.

Единственное, что осталось в жизни, – ее голос. И работа. Она вкалывала как проклятая и забыла обо всем на свете. И вот момент настал. А ей хотелось умереть.

«Господи, пожалуйста, пусть все будет хорошо. Помоги мне выступить как надо. Ради меня, ради всех нас. Прошу тебя».

На сцену потянулся их маленький хор, и мгновение спустя Макс подал знак начинать краткую увертюру. Сара чувствовала нервную слабость. Но когда все встали по местам, знакомая музыка проникла в нее, лаская израненную душу. Занавес поднялся, и она увидела зал. Хор завел низкую, зловещую песню – дань памяти миру, погибающему в тени грозового облака войны.

Ее ноги задрожали и словно превратились в желе. Голос пропал. Совсем пропал. Растворился в эфире. Не осталось ничего, кроме тишины.

Из-за яркого света софитов зрительный зал был почти неразличим. Макс поднял палочку, готовясь дать ей знак вступать. Она, не отрывая от него взгляда, глубоко вдохнула.

И голос вернулся.

Высокий, чистый, искренний. И в тот момент в мире не существовало ничего, кроме ее голоса.