Книга Кто прислал мне письмо? - Люси Доусон

Я испуганно таращусь на нее:

– Разумеется, нет!

Я встаю и опускаю сумочку на пол за стулом, где никто из них до нее не доберется, а потом снова сажусь на место.

– Хорошо, хорошо. Не надо мне голову отгрызать. Итак! – широко улыбается сестра. – Повернись. Знаешь, вообще незаметно, где именно ты ударилась головой.

– Правда? – отзываюсь я. Это некстати.

– Она просто тебе льстит, – усмехается Алиса. – У тебя там заметная шишка.

– Алиса! – хором возмущаются мама и Имоджен.

– По-моему, надо быть идиоткой, чтобы не провериться, – заявляет Алиса, и я благодарно улыбаюсь ей. – Не пора ли поумнеть к твоим-то годам?

– Оставь ее в покое. – Имоджен сердито смотрит на Алису, а потом обращается ко мне: – Ты не волнуйся! Когда я закончу, вообще ничего не заметишь.

– По-моему, ослеплять ее – не лучшее решение, – говорит Алиса.

– Лучше иди вниз и сделай кофе! – кричит Имоджен, поглядывая на маму, когда Алиса встает и демонстративно выходит из комнаты. – Она начинает действовать мне на нервы. Что с ней?

– Ни с кем ничего такого, – примирительно произносит мама. – Все просто чудесно. Софи, ты говорила, что у парикмахера тебе стало нехорошо.

– Закрой глаза, – велит мне Имоджен. – Я тебя сейчас быстренько почищу.

– Уверена, что это чепуха, – отвечаю я, вздрагивая, когда сестра скребет у меня по лицу. Надеюсь, она так резко не обращается с бедняжкой Эви. – Немного подташнивало, только и всего.

Имоджен останавливается, я открываю глаза и вижу, как она корчит маме гримасу.

– Ты уверена, что не беременна? – уточняет она. – Знаешь, тошнота накатывает не только по утрам, а в любое время. У большинства женщин приступы случаются ночью. С Эви у меня это происходило, когда я чистила зубы. Вот стою я у раковины, и…

– А тебя вообще-то рвало? – обращается ко мне мама.

Я нервно сглатываю.

– Да, – лгу я.

Мама делает резкий вдох.

– Но лишь раз, – добавляю я. – Все нормально, мам. Честно. Просто мне исполняется сорок лет, вчера вечером я перебрала, и сегодня мне плохо. – Я поворачиваюсь к Имоджен: – Давай продолжай, только не делай так, чтобы я выглядела как трансвестит.

Имоджен быстро бормочет:

– Тебе, конечно, нужны накладные ресницы? Я привезла их целый ящик.

В комнату возвращается Алиса, протягивая мне свой телефон.

– Это Марк, – сообщает она. – Хочет с тобой поболтать.

Мама с Имоджен улыбаются и встают, будто они ждали этого момента. Я неуверенно беру телефон:

– Алло!

– Эй! – раздается его чуть запыхавшийся голос, словно он куда-то спешит. – Все нормально?

– Да, в порядке. А ты где?

– В пути, не волнуйся! Ты сейчас дома?

– Сижу на кровати рядом с Имоджен, которая вот-вот начнет делать мне макияж.

– Прекрасно. Ну что ж, я хочу тебе сделать подарок на день рождения.

– Но ты же далеко! – Я оглядываюсь, внезапно запаниковав. – Или нет?

– Да, – отвечает Марк. – Далеко. Но я хочу кое-что тебе преподнести перед вечером.

О господи, начинается! Платье. Я делаю глубокий вдох. Запомни, ты не знаешь, что выходишь замуж, так что, если даже оно белое, ничего не говори…

– Можешь попросить маму внести главный подарок? – спрашивает он.

– Марк просит тебя внести главный подарок, – тихо говорю я.

Она, сияя от восторга, исчезает в гостевой спальне.

– Мама вернулась? – интересуется он.

– Нет, она… О господи! Марк! – ахаю я.

Мама возвращается в комнату, осторожно неся длинное, до пят, поблескивающее серебром шелковое платье. Я встаю, подхожу к ней и осторожно трогаю платье. Понимаю, что свет играет на сотнях нанизанных на нити бусинках, вшитых в изящную волнистую кайму, свободно ниспадающую с узко затянутого пояса поверх длинной юбки, и с широкого выреза, едва прикрывающего ключицы. Не хватает лишь мартини и романа «Великий Гэтсби».

– Тебе нравится? – спрашивает Марк.

– Нравится? – шепотом переспрашиваю я. – Это что-то невероятное!

– В каком смысле невероятное? В хорошем или в плохом? – смеется он.

– Просто великолепное! – восклицаю я.

Для себя такое я никогда бы не выбрала, но оно одновременно сияет и приглушенным, и ярким блеском – безупречное свадебное платье без явного намека на церемонию выбрано со вкусом. Я бы никогда не заподозрила, что́ Марк задумал, если бы обо всем не знала.

– У меня для тебя еще кое-что, – произносит он. – Подойди к самому верхнему ящику – тому, где у тебя нижнее белье.

Чувствуя себя словно в каком-то трансе, я открываю шкаф.

– Видишь там коробку? Темно-синюю с голубой лентой?

Я роюсь в ящике – вот она. Вынимая коробку, гляжу на маму и вспоминаю, как она там шарила. Она мне улыбается, а я снова смотрю на коробочку с тисненой надписью «Дж. Коллинз и сыновья».

– Нашла? – спрашивает Марк. – Открывай.

Я зажимаю телефон подбородком и развязываю ленточку. Пока она с легким шуршанием падает на пол, поднимаю крышку. На бархатной подушечке лежит платиновый браслет в стиле ар-нуво. Восемь сплетенных друг с другом секций, по центру каждой из них красуется бриллиант. Я вынимаю украшение, и Имоджен резко выдыхает. У Алисы вырывается «Блин!», а у мамы отвисает челюсть.

– Какая красота, Марк, – тихо говорю я. – Не могу поверить, что все это для меня.

– Ну, ты не очень-то воображай! Ричард Гир в ванной тебя не поджидает, но я хотел, чтобы у тебя выдался дивный и сказочный день. По полной программе. Черт, чуть не забыл! Напомни Имоджен про туфли!

– Марк сказал про туфли… – шепчу я.

Имоджен важно кивает и исчезает из комнаты и вскоре возвращается с обувной коробкой с надписью «Сасс Тейлор». Я и не слышала, что это за бренд. В коробке лежат туфли из серебристой и розовато-золотистой кожи на платформе и невообразимо высоких каблуках, с веерами в стиле ар-деко на мысках. Смогу ли я устоять на них, не говоря уж о том, чтобы ходить?

– Жду не дождусь тебя увидеть, – произносит Марк. – Ты будешь выглядеть потрясающе. Я очень люблю тебя. С днем рождения!

– Спасибо. – Это все, что я могу выдавить, а он смеется над моей реакцией:

– Очень даже не за что. Мне пора бежать. Скоро увидимся!

Я сбрасываю вызов и снова оглядываю платье, туфли и браслет. Присмотревшись к ярлычку, осознаю, что оно от Оскара де ла Рента. Господи… Я должна великолепно смотреться в одеянии более чем за двадцать тысяч. Это какой-то абсурд.