Книга Исповедь четырех - Елена Погребижская

Света рассказывала все это спокойным голосом. Мне удалось выдавить только дурацкие слова «и как?»

«Вообще-то это больно», — сказала Света. Скулы у нее побелели.

Прооперировали, продолжает она, и поставили колостому. Колостома — это когда выводят калоприемник на животе. И к нему есть всякие съемные одноразовые детали, которые нужно с определенной периодичностью менять. И Света ходила с ним 8 лет.

Я представляю себе картину: группа садится в туровый автобус, едет город за городом, ночует в каких-то гостиницах, голубой кафель, желтый линолеум, все время все вместе 6 человек, времени всегда мало, потом концерт, носиться по сцене, играть, радоваться, петь, прыгать, опять переезжать в другой город и так далее. И все время с этой штукой, колостомой. Я даже не понимаю, как это могло быть.

«Ну, как, — Света улыбается, — все время не хватало съемных частей».

Света: Всяких специальных мешочков и деталей. Они выдавались в ограниченном количестве и стоили денег. И это такой, как бы объяснить, постоянный стрем — иду от метро, а по ногам течет. В первые годы была постоянная борьба с запахами. Это был ежедневный подвиг. А эти ужасные поезда… У меня развился по этому поводу ужасный комплекс. Это на многие годы лишило меня обычных женских радостей.

Я: Совсем лишило?

Света: Только с самыми близкими и очень скупо…

Света рассказала про актрису Гликерию Богданову-Чеснокову. Такая искрометная женщина из черно-белого фильма «Мистер Икс» с Отсом. «Был такой маленький розовенький поросеночек, а выросла такая большая…»

«Что выросло?» — сурово спрашивает Богданова-Чеснокова. Что выросло — то выросло.

Богданова-Чеснокова пела, танцевала замечательно, была настоящей комедийной актрисой. Помните мамашу в «Летучей мыши», она снимаясь в «Крепостной актрисе» и много где еще. У нее тоже была колостома, и тоже никто не знал.

Света: Как она, как они тогда справлялись, я даже не понимаю, обвязывались что ли как-то. От этого же еще постоянное возникает раздражение. Иногда бывало больно. И это страх постоянный, что приемник переполнится… бррр…

Встряхивает головой. Уже потом, когда мы со Светой гуляли среди чудесных сосен в парке больницы, где ее оперировали, она рассказала, что есть общество поддержки стомированных больных. Оно ей здорово помогло с этими мешочками. Мне, сказала, как инвалиду второй группы. Да, и удостоверение… В принципе, говорит Света, можно было уже давно сделать операцию еще одну и этот «прибор» снять, но ей было страшно, она столько настрадалась, пока ей делали те две операции, что боялась. За эти годы она уже как-то привыкла обходиться и боялась рисковать. И наконец семья ее друзей из Риги все-таки сподвигла ее сделать эту операцию. Я прикидываю, что это было перед «Крыльями» — 2005. Вот только что.

Света: Ну что, вскрыли меня, посмотрели, все нормально, метастаз нет. И я отлично.

Я: И что же ты никому за эти годы ни слова не говорила, за 8 лет никто, кроме твоих близких, не знал, что у тебя рак и вся эта история?

Света: А зачем? Зачем говорить?

Я: А есть риск, что ты снова заболеешь?

И Света рассказала, что существует такое понятие у медиков, как пятилетний послераковый рубеж. То есть, если с операции прошло 5 лет, а ничего не развилось, то вроде бы уже не заболеешь.

«И вообще смерть, — говорит Света, хотя вроде бы мы про смерть не говорили, — это самая большая загадка жизни, самая интересная и самая интригующая». А я ей отвечаю, что рождение не менее интригующая, а она мне, что рождение это случайность, а смерть — это итог опыта, а при рождении никакого опыта нет. Я с этим не соглашаюсь.

Я: Давай лучше о рождении. Ты своего ребенка не хочешь?

Света: Да. У меня красивый профиль и неплохо бы его растиражировать.

Я: А не поздно ли еще?

Света: В сорок лет не поздно, не поздно и в 50.

Я: Это прогон?

Света: Нет, я серьезно, я все говорю серьезно.

Глава десятая

Сурганова, авантюристка

Сначала мне казалось, что для того, чтобы написать про Свету, будет нужно рассказать все, как говорят романисты, «пиковые моменты». При этом за последний год мы часто виделись, и на мое ясное понимание пиковых моментов намело большие пласты мелких незначительных подробностей, из которых на самом деле все и складывается.

Я и моя съемочная группа (а мы снимаем о ней и героинях книги документальный фильм) встречаем поезд из Питера. Света и группа выходят на перрон. Идет проливной дождь. Мы все ждем микроавтобус, который повезет «Сурганову и Оркестр» под Рязань на Нашествие-2006. Автобус не приезжает. Голос какого-то организатора так орет в мобильник Светиного директора «он сломался в пути… да, сейчас чинится и будет у вас, ждите», что мы все слышим. А пойдемте, что ли, перекусим? И мы все идем в какую-то совершенно советского вида столовую, чудом уцелевшую на парадном Ленинградском вокзале. Света берет подносик, на него котлету и компот. Все садимся. Я думаю, а вот через пару часов тысяч сто человек будут хором подпевать девушке с подносиком. Через часа полтора выясняется, что автобуса не будет, группа ловит разные машины и на перекладных едет под Рязань. Свету и директора везем мы. По дороге Света спит. Мы приезжаем на Нашествие. Там страшное количество народа, так что взгляда не хватает оглядеть всю толпу от сцены до горизонта. Под ногами месиво, и между сценами курсируют омоновские грузовики с артистами, иначе не проехать.

Часть музыкантов из «и оркестра», как водится, доехала до фестиваля уже не очень трезвыми. Света отнеслась терпимо, что меня удивило.

Света выглядит сосредоточенно. Как будто что-то про себя проговаривает все время. Группу ведут перекусить. Света садится куда-то в угол за бутербродами и что-то напряженно пишет. Мой оператор бросился снимать. Все так выглядит, как постановочная сцена, вот, дескать, так и рождаются песни, вот артист приехал, сразу хвать за перо и ну писать. Смешно, что так оно и есть. Оператор подлезает и снимает крупным планом то, что Света пишет. Что-то про время и самолеты.

Потом группа поднимается на сцену, где пока выступает Би-2. Через несколько минут Лева Би-2 зовет Диану Арбенину, и они начинают вместе петь. И очень скоро Диана куражно разрывает на нем рубашку. Пуговицы разлетаются по сцене. У меня ощущение неестественности происходящего и какой-то зубовной пошлости. Все за кулисами оборачиваются и начинают пристально следить за лицом Сургановой, которая пристально следит за происходящим на сцене. Просто-таки глаз не отрывают. И что там должно было быть у нее на лице — боль, сожаление, восторг, не знаю, ну что? Ничего прочесть нельзя. Би-2 заканчивают, они уходят вместе с Дианой мимо нас всех, старательно никого не замечая. «Сурганова и Оркестр» выходят на сцену. Зал ревет…