Книга Юрий Никулин - Иева Пожарская

Почему Юра выбрал именно этот отрывок? Неужели думал, что этот тургеневский текст хорошо ложится на его облик, натуру?

В тот год во ВГИКе на актерский факультет образовался огромный конкурс. Половина поступающих мужчин, как и Юра, пришла в гимнастерках. Набирал курс Сергей Юткевич. Элегантный человек большой эрудиции, свою речь он пересыпал французскими выражениями, произнося при этом букву «п», словно настоящий француз — в нос. Его довоенные картины «Встречный» и «Человек с ружьем» знали все.

Первый тур вступительных экзаменов состоял из этюда «на память физических действий». Комиссия велела абитуриенту Никулину показать сценку с воображаемыми предметами: написать письмо, запечатать его в конверт, наклеить марку и опустить его в почтовый ящик. Этот тур Юра прошел нормально, а во время второго, после чтения стихов и прозы, ему сказали:

— Знаете, товарищ Никулин, в вас что-то есть, но для кино вы не годитесь. Не тот у вас профиль, который нам нужен. Скажем вам прямо: вас вряд ли будут снимать в кино. Это мнение всей комиссии. Если вы действительно любите искусство, то советуем вам пойти в театральный институт. Там еще принимают заявления…

Юра вышел из института совершенно убитым. Как же так? Способный, имел такой успех в армейских постановках, а тут даже до последнего тура не дошел! Правда, дома после долгого разглядывания себя в зеркале Юра решил, что действительно для кино он не годится. И подал сразу два заявления — в ГИТИС и в Театральное училище имени Щепкина при Малом театре.

Сначала открылись экзамены в Щепкинском училище. Первый тур Юра прошел благополучно. Настал день второго тура. В комиссии сидела прославленная актриса Малого театра, фактически его хозяйка, Вера Николаевна Пашенная. К театру и искусству актера она предъявляла следующие требования: «Я заплатила рубль и хочу всё видеть, слышать и понимать!» Юра читал всё того же «Гусара» Пушкина. Очень быстро, не дойдя и до половины выбранного им куска, он услышал: «Спасибо, достаточно».

Он подумал, что либо провалился окончательно, либо, напротив, так понравился, что комиссия просто не хочет терять время на дальнейшее прослушивание. Пока Никулин стоял в коридоре и ждал окончания экзамена, он услышал забавную историю. В училище держала экзамен девушка, которой дали задание сыграть воровку. Председатель комиссии положил на стол свои часы и попросил девушку якобы их украсть.

— Да как вы смеете давать такие этюды?! — возмутилась девушка. — Я комсомолка, а вы меня заставляете воровать. Я буду жаловаться!

Она долго кричала, стучала кулачками по столу, а потом, расплакавшись, выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Члены комиссии растерялись. Кто-то из них сказал:

— А может быть, и верно, зря обидели девушку?..

В этот момент председатель приемной комиссии обратил внимание на то, что его часы, которые он положил для этюда на стол, исчезли. Он не на шутку забеспокоился, стал их искать, но тут открылась дверь и вошла девушка с часами в руках. Положив их на стол, она спокойно сказала:

— Вы предложили мне сыграть воровку. Я выполнила ваше задание.

Все долго смеялись, и девушку приняли.

Между тем Юра и здесь получил отказ. Сказали, что он читал свои отрывки с наигрышем, а актеру, тем более Малого театра, это совершенно противопоказано.

В ГИТИСе, куда Никулин отправился поступать после неудачи в «Щепке», экзаменационную комиссию возглавлял артист театра имени Ермоловой Семен Гушанский. Когда Юра увидел его в коридоре института, то сразу вспомнил детство, Токмаков переулок и Бауманский театр рабочих ребят — тот самый, откуда он со товарищи уволок однажды «стог сена». Семен Гушанский служил до войны именно в этом театре и исполнял почти все главные роли в его спектаклях. Юра прекрасно помнил, как долго он провожал взглядом этого артиста, если встречал его в Токмаковом. А тут Гушанский идет по коридору института, навстречу ему! Юра не выдержал и подошел к нему:

— Здравствуйте! Я вас знаю. Вы работали в тридцатых годах в Театре рабочих ребят…

— Да, — улыбнулся Гушанский. — А вы что здесь делаете?

— Поступаю в институт.

— А-а… Ну что ж, посмотрим, послушаем. Желаю удачи.

Пока Юра читал прозу и басню, все сидели тихо и внимательно слушали. А вот при чтении «Гусара» в комиссии засмеялись, и Юра почувствовал, что его чтение нравится. В коридоре Никулина обступили студенты-старшекурсники, которые тоже сидели на экзамене, и начали наперебой ободрять:

— Гушанский смеялся, тебя примут, ты всем понравился!

И действительно, Юра успешно прошел два тура, и комиссия допустила его к третьему. Он надеялся, что на этот раз ему, наконец, повезет. Когда Никулина пригласили в зал, где проходил последний, решающий тур, первым он увидел там Михаила Михайловича Тарханова, знаменитого артиста МХАТа, художественного руководителя ГИТИСа. К тому времени Тарханов уже не выходил на сцену в «Выдающейся дуэли» — так все называли исполнение роли Луки в спектакле МХАТа «На дне». В этой роли попеременно на сцену выходили родные братья — Иван Москвин и Михаил Тарханов. Оба играли эту роль в течение тридцати шести лет, но в феврале 1946 года Иван Москвин умер, и «дуэль» прекратилась.

Во время экзамена Тарханов сидел за столом, почему-то скрючившись, и смотрел в пол. Юру это страшно отвлекало, мешало читать стихи. Потом уже он узнал, что у Тарханова во время экзамена начался сильный приступ колик в печени, и он, приняв лекарство, уселся в наименее болезненную для себя позу и ждал, когда стихнет боль.

Результаты последнего тура объявляли на следующий день. В списках поступивших Юра своей фамилии не нашел. Конечно же он расстроился и решил дождаться Семена Гушанского, чтобы обо всем с ним переговорить. К тому же Юра очень рассчитывал на его помощь.

— Понимаете, как сложилось, — сказал Юре Гушанский, — сначала всё у вас шло хорошо, но на последнем туре решили, что вы не впишетесь в группу, которую набирают руководители курса. Из всех зачисленных хотят составить как бы актерскую труппу, из которой впоследствии может получиться новый театр. И вот в этой труппе для вас не нашлось амплуа, поэтому вас и не приняли.

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Я ходил по узким, извилистым коридорам ГИТИСа, как в воду опущенный. От огорчения идти домой не хотелось. Вдруг ко мне подошел симпатичный, с черными умными глазами молодой человек.

— Здравствуйте, — сказал он просто. — Меня зовут Толя, фамилия Эфрос. Я знаю, что вас не приняли, но вы не расстраивайтесь. Мы хотим вас попробовать в нашу студию.

— В какую студию?

— В Ногинске есть театр. Им руководит режиссер Константин Воинов. Талантливый, интересный человек. Я сам заканчиваю режиссерский факультет здесь, в ГИТИСе. И помогаю Воинову. Мы сейчас организуем студию в Москве. В дальнейшем из нашей студии должен родиться театр. Приходите к нам попробоваться. Вот вам мой телефон».

Анатолий Эфрос дал Юре бумажку с номером телефона. Не придав никакого значения записке, Никулин машинально сунул ее в карман, решив про себя, что ни в какую студию пробоваться не будет. Он хотел еще подать документы в студию Камерного театра и во вспомогательный состав театра МГСПС, как тогда называли Театр имени Моссовета. Кто-то из знакомых отца дал Юре записку к артисту Александру Борисовичу Оленину, который работал тогда в этом театре. Связь с Олениным имелась и у самого Владимира Андреевича Никулина — они оба с 1916 по 1918 год учились на юридическом факультете Московского университета. Но Никулина-старшего призвали в Красную армию, и его дальнейшая жизнь пошла через городок Демидов, а Оленин оставался в Москве, окончил актерскую студию при Камерном театре и стал артистом этого театра, правда, не на ведущих ролях. В то революционное время Оленин приятельствовал с Сергеем Есениным. О нем вспоминали такую историю: артист почему-то дал себе тяжелый труд выучить наизусть раннюю есенинскую поэму «Товарищ», первый отклик поэта на Февральскую революцию. Поэма была напечатана в мае 1917 года и считалась предвестницей блоковских «Двенадцати».