Книга Каллокаин - Карин Бойе

– А вы не можете дать мне хоть какое-нибудь представление о его песнях? – допытывался я. – Не можете их повторить?

Он покачал головой:

– Нет, они для нас слишком чужды. Они просто ошеломили меня.

Прочитав еще несколько страниц, я все-таки сделал попытку избавиться от ненавистного влияния.

– Вы сами должны признать, что здесь есть преступные мотивы, – сказал я Риссену. – Насколько я знаю, распространение любых сведений и даже слухов, связанных с информацией географического характера, карается по закону. А вот посмотрите: разрушенный город в недоступном месте! Неизвестный город в пустыне! Насколько я понимаю, испытуемый не смог уточнить его местонахождения, но говорить вслух даже такие вещи!..

– Кто знает, существует ли он на самом деле, этот город в пустыне, – отозвался Риссен. – Если верить испытуемому, он известен лишь избранным, некоторые из них якобы жили среди руин. Может быть, это только легенда.

– Ну тогда это вредная легенда, потому что в ней содержатся географические сведения! Если такой город действительно существует и ведет начало со времен, предшествовавших великой войне и возникновению Мировой Империи, если все его население на самом деле погибло от бомб, газа и бактерий, как же может кто бы то ни было жить там, даже сумасшедшие? Если бы это место было пригодно для жилья, Империя давно завладела бы им!

– А вы читайте дальше, – ответил Риссен. – Там сказано, что в этом городе и вокруг полно опасностей: от песка и камней поднимаются ядовитые испарения, в расщелинах живут колонии бактерий – словом, буквально каждый шаг грозит опасностью. Но зато там встречаются чистые родники, там сохранилась и нетронутая почва, где можно возделывать съедобные растения. Немногочисленным жителям известны безопасные дороги и убежища, эти люди не знают раздоров и помогают друг другу.

– Вижу, вижу. Жалкая жизнь, полная неуверенности и страха. Но эта легенда весьма поучительна. Только такой, в постоянной тревоге и опасности, может быть жизнь людей, которые уходят из-под влияния великой связующей силы – Империи.

Он ничего не ответил.

Я продолжал читать и в одном месте невольно вздохнул и покачал головой:

– Опять легенда. Опять история о том, чего нет на свете. Остатки мертвой культуры! В этой отравленной газами дыре они якобы сохранили остатки культуры от времени еще до великой вой ны. Но ведь никакой такой культуры не существует!

Риссен резко повернулся ко мне.

– Почему вы так уверены в этом? – спросил он.

Я удивленно взглянул на него:

– Это мы учили еще в детстве. То, что мы называем культурой, не могло существовать в цивильно-индивидуалистическую эпоху. Вспомните, что характерно для того периода: борьба одиночек и отдельных общественных групп друг против друга. Могучие силы, умелые руки, замечательные умы вдруг по чьему-то произволу выключаются из работы и общественной жизни. Противник лишает их всего, и они погибают, неиспользованные, без смысла… О какой культуре тут может идти речь? Это же просто джунгли.

– Согласен, – серьезно ответил Риссен. – И все-таки, все-таки… Разве нельзя себе представить, что где-то, пусть даже в джунглях, сохранился подземный источник, иссякающий, никому не известный, но чистый?

– Культура – это государственная жизнь, – ответил я кратко.

Но слова Риссена разожгли мою фантазию. Раньше я воображал, что буду читать этот протокол глазами критика, своего рода контролера, а получилось совсем иначе. Я жадно вчитывался в каждое слово, пытаясь понять, войти в неведомый мне мир. Но понять так и не удавалось.

Одно место в протоколе буквально заставило меня вздрогнуть. Это снова легенда – о том, что какое-то племя в соседней стране якобы состоит в родстве с населением одного из пограничных районов Мировой Империи.

Я отодвинул протокол в сторону:

– Ну вот, это уж с слишком! – Мой голос дрожал от справедливого негодования. – Это и аморально, и антинаучно.

– Антинаучно? – рассеянно повторил Риссен.

– Да, именно антинаучно! Разве вам неизвестно, мой шеф, что наши биологи сейчас полностью установили истину: народы Мировой Империи и племена, живущие по ту сторону границы, принадлежат к совершенно разным расам. Они отличаются друг от друга, как день от ночи, так что еще неизвестно, можно ли вообще называть жителей соседней страны людьми.

– Я не биолог, – уклончиво ответил Риссен. – Мне об этом не приходилось слышать.

– Ну так я рад случаю сообщить вам это. А то, что вся эта история аморальна, ясно и так. Кстати, не исключена возможность того, что появление этой секты помешанных со всеми их преданиями, обычаями и мировоззрением лишь очередная попытка соседнего государства подорвать нашу безопасность. Может быть, это только маленькая частица той сети шпионажа, которой они, безусловно, опутывают нас.

Риссен долго молчал. Потом сказал:

– Его осудили в основном за эту историю.

– Меня удивляет, почему его не приговорили к смерти.

– Он был крупным специалистом по производству красок. А в этой отрасли людей всегда не хватает.

Я не ответил. Я прекрасно понимал, что его симпатии на стороне преступника. Но не смог удержаться от небольшой колкости:

– Скажите, мой шеф, разве вы недовольны тем, что мы наконец добрались до сути дела и знаем теперь, что представляет собой наша любимая секта?

– Я полагаю, что быть довольным есть долг каждого честного солдата, – ответил он с иронией, которая, возможно, и не предназначалась для меня. – И позвольте задать вам встречный вопрос, соратник Калль: вы вполне уверены в том, что в душе не завидуете жителям этого отравленного газом города в пустыне?

– Которого не существует, – ответил я со смехом.

Может быть, Риссен вовсе не так уж умен? Если с его стороны это шутка, то весьма скверная.

И все-таки его вопрос задел меня. Еще долгое время спустя он причинял мне боль, как многие другие его слова, как сдерживаемая дрожь в его голосе, как весь он – одновременно смешной и коварный, глубоко штатский человек.

Всеми силами я старался забыть о городе в пустыне – не только потому, что его не существовало в природе, но и потому, что сама мысль о нем казалась мне отвратительной. Отвратительной и влекущей одновременно. Против воли я готов был поверить в существование города, лежащего в развалинах, отравленного газом и микробами, города, чьи обитатели – жалкие разобщенные индивиды, вечно подстерегаемые смертью, – в страхе и тревоге пробираются между камнями в поисках ненадежного убежища. Но при всем том на этот город не простиралась власть Империи. Так что же тут влекло меня? «Предрассудки вообще обладают притягательной силой, – думал я с горькой иронией. – Человек дорожит ими, как шкатулкой, куда сложены все его сокровища – воспоминание о прочувствованных словах женщины и дрожи в голосе мужчины, мечта о так и не наступившем часе безоглядной преданности, надежда на полное доверие, покой и утоление жажды».