Книга Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала - Денис Лешков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5-го числа лекций не было, ибо начинались экзамены и шла подготовка. Юнкера разбредались по всему училищу и лениво читали лекции и записки по артиллерии, ибо подготовки было 10 дней, из коих 5 дней отпускных ввиду Масленицы. Я и Савицкий забрались в самый конец столовой и, усевшись между двух орудий за маленьким столом, больше курили и разговаривали, чем читали записки по артиллерии. Около 11 часов принесли почту, я пошел вниз за письмами и газетами и, придя обратно, стал просматривать «Петербургскую газету»[39] и случайно увидел заметку, сообщавшую, что сегодня М. Ф. Кшесинская уезжает на один день в Москву для участия в бенефисе Е. В. Гельцер, и показал Савицкому.
Он прочел, и мы молча, посмотревши друг на друга, угадали нашу общую мысль, и что оригинальнее всего, даже не сказав ее вслух, стали просто обдумывать, как достать нужную для этого сумму денег, ибо за последние дни сильно поиздержались и сидели без финансов. После часового обсуждения мы кое-что придумали и, одевшись быстро по окончании строевых занятий, сели на извозчика и поехали к Соловьеву, Крауту, Державину и другим нашим поставщикам. К 6-ти часам сумма была в кармане, и мы, пообедавши у меня дома, поехали на Николаевский вокзал и взяли билеты 2-го класса до Москвы. На дебаркадере[40] мы встретили Виноградова, Выходцева, Балабанова и других поклонников М. Ф., явившихся ее провожать. Выходцев сообщил мне, что он, Виноградов и Балабанов едут, и просил не говорить об этом остальным. В 8 часов, с последним звонком, мы пятеро вскочили в вагон и, послав остальным воздушные поцелуи, уехали. М. Ф. должна была отправиться идущим следом за нами курьерским поездом.
Это была одна из веселых поездок в моей жизни. В Любани мы «сильно поужинали» и играли в вагоне, в отдельном купе в стуколку. На больших станциях в Бологом и Твери посылали телеграммы в следом идущий поезд с пожеланием всяких благ и благополучного пути. Мы прибыли в Москву на 45 минут раньше курьерского поезда и успели съездить в цветочный магазин и приобрели большой букет сирени и гвоздики, и встретили М. Ф. на вокзале. Затем, позавтракав в кафе Филиппова на Тверской, сняли номер в гостинице «Кремль» на Александровском проезде, осмотрели достопримечательности Кремля, были в Третьяковской картинной галерее, пообедали у себя в номере, опять сильно выпив за успех предстоящей гастроли, и вечером, заплативши барышнику 36 рублей за довольно скверную ложу 2-го яруса, явились в театр, заказавши предварительно корзину живых цветов и вложивши в нее конверт со своими визитными карточками. В партере было человек 20–30 петербургских балетоманов, приехавших вместе с М. Ф. По окончании ее вставного pas de deux мы не сочли нужным досматривать «Баядерку» с Е. В. Гельцер, демонстративно вышли посреди действия из ложи, хлопнув дверью, и вышли на артистический подъезд. Встретив на подъезде М. Ф., устроили ей маленькую дружескую овацию и отправились с ней одновременно прямо на вокзал, причем я с Выходцевым ехали на рысаке, которого так гнали, что лошадь чуть не пала, и все же перегнали гельцеровских рысаков с каретой, в которой ехала М. Ф., и подъехали первыми к вокзалу. Я помню, как меня тронуло и привело в восторг то, что, несмотря на массу цветочных подношений, она, уезжая, все время держала и время от времени нюхала пачку гвоздик и сирени из нашего утреннего букета. Савицкий, у которого был срочный билет, уехал с ней в одном поезде, а мы четверо остались Москве до другого дня с целью посмотреть идущего на другой день утром «Конька-Горбунка» с ныне покойной Л. А. Рославлевой. Печальные и грустные, молчаливо вернулись мы в свой номер и за ужином напились. На другой день, купивши 4 кресла, отправились на «Конька». Мне понравилась грандиозная московская постановка этого балета, который у нас идет гораздо проще и в сильно сокращенном виде.
В одном из антрактов Е. Балабанов познакомил меня с Л. Г. Кякшт, хорошенькой молодой московской танцовщицей.
XI
В гостях у Л. А. Рославлевой. — Экзамены в училище. — Балетные «партии». — А. П. Павлова. — Страстная неделя и Пасха в Императорском театральном училище. — Закрытие сезона. Памятный ужин. — Лагерные будни и праздники. — Спектакли Красносельского театра. — Разборка вакансий. — Производство в офицеры
По окончании спектакля мы отправились на артистический подъезд по петербургской привычке, но, судя по пустоте, решили, что здесь ожидание артистов мало развито среди поклонников. Рославлева — чудная балерина с редкой техникой, грацией и мимикой, у нее в Москве много поклонников, а на подъезде, кроме нас четырех, почти никого не было. Когда она вышла, то, вероятно, была удивлена присутствием этой незнакомой молодежи и на наши аплодисменты и поощрения словами «браво, браво!» очень мило благодарила и с каждым из нас поздоровалась. Когда я, набравшись храбрости, попросил у нее на память карточку, объяснив, что я петербуржец, приехавший всего на 2 дня, и большой любитель балета, а с сегодняшнего дня и ее поклонник, она с удовольствием обещала дать карточку и просила приехать к ней к 6 часам.
В 6 часов я и Выходцев, с трудом путаясь по улицам малознакомого города (попав на извозчика-новичка), наконец, разыскали Садовую-Куртинную[41], но найти дом Чижикова было задачей еще более сложной, и когда, наконец, остановив какого-то студента, с отчаяньем умоляли его указать, где дом Чижикова, он спросил, кого нам нужно, и, узнав, что артистку Рославлеву, заявил, что это «против Полтавских бань». Оказалось, что эти магические слова значили гораздо больше, чем полный адрес, заученный нами наизусть из книги «Вся Москва»[42].
«Дом Чижикова, что против Полтавских бань», нам уже любой встречный с удовольствием указывал. Оказалось, что мы уже много раз в поисках мимо него проезжали, но не заходили, ибо почему-то вообразили, что это какое-то казенное здание.
На звонок нам отперла дверь сама Любовь Андреевна и, как настоящая радушная московская хозяйка, повела нас в столовую и начала пичкать всякими яствами, пока не заставила перепробовать все и съесть за чаем по громадной порции чудного варенья ее собственного изделия. За столом сидела Л. Кякшт и как попугай неумолчно болтала о каких-то своих приключениях и об своем ухаживателе и поклоннике молодом И. В. Морозове, известном московском богаче, и показывала золотые часики, усыпанные камнями, которые он ей подарил в бенефис кордебалета.
Рославлева была прямо поражена нашим знанием техники хореографического искусства и, проэкзаменовав нас и убедившись, что мы прекрасно знали, что такое двойной тур, fouettés, rond de jambes, jetté en tournant, plié pirouette, en dehors et en dedans[43], от души хохотала и жаловалась, что в Москве нет таких преданных искусству любителей и ценителей и что нет должного подъема нервов на сцене, когда танцуешь перед индифферентно относящейся публикой, которая не может ценить этих fouettée, когда не понимает той массы труда, который требуется от танцовщицы для выполнения этой адской трудности легко и грациозно.
