Книга Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Виктор Воронин

Мои указания, которые были поддержаны только одним Столыпиным (это еще раз подтверждает то, что министр внутренних дел до самого последнего момента пытался избежать эскалации конфликта с Государственной думой. — Авт.), не встретили сочувствия со стороны других коллег, и 26 мая Горемыкин в сопровождении всех членов кабинета с большой помпой отправился в Думу для чтения своей декларации».

Добавим следующее — имевший исчерпывающую информацию о позиции всех членов правительства министр иностранных дел считал, что именно Столыпин был одним из немногих членов правительства, пользовавшихся симпатиями думцев, и таким образом представляется крайне маловероятной его заведомая нацеленность на роспуск I Думы. По мнению Извольского: «Последствия этого не замедлили сказаться. Ввиду презрительной позиции, занятой правительством по отношению к Думе, и за отсутствием материала для практической работы Дума повела политику всевозможных запросов министрам по разнообразным поводам. Таких запросов было более трехсот, и каждый из них давал повод для ожесточеннейших нападок на правительство, как, например, по вопросу о смертной казни, о провокационных действиях тайной полиции и в особенности об антиеврейских погромах, в организации которых обвинялось правительство. Только один Столыпин принимал вызов и импонировал Думе своим спокойным мужеством и искренностью своих ответов; другие министры или ничего не отвечали, или посылали своих помощников, которые еще больше раздражали депутатов. В некоторых случаях представители правительства покидали залы заседаний с величайшей поспешностью, сопровождаемые насмешками и оскорблениями со стороны депутатов… Только Столыпин и Коковцов старались придать серьезный и достойный характер заседаниям, ясно и компетентно докладывая о делах своих ведомств, но они привлекали лишь поверхностное внимание своих коллег».

Есть и другое, не менее важное свидетельство по этому вопросу. Лидер октябристов Александр Иванович Гучков оставил детальное описание переговоров со Столыпиным (проходивших в присутствии Извольского, полностью разделявшего позицию Столыпина): «П. А. Столыпин, повторив то, что мне уже было сообщено H. H. Львовым, очень резко отозвался о неработоспособности Государственной думы, о выступлениях ее отдельных членов, доказывал необходимость ее роспуска и просил меня высказать мое отношение к этому предположению. Я сказал, что, согласно моим убеждениям и моему пониманию современного положения, роспуск Думы в настоящее время представляется мне актом несправедливым и даже с политической точки зрения преступным, и добавил, что, во всяком случае, не считаю возможным принять участие в его осуществлении… Всё высказанное мной относительно роспуска Думы, вступая в противоречие с сложившимся уже у П. А. Столыпина определенным мнением, видимо производило на него неприятное впечатление, и он перевел речь на вопрос об образовании коалиционного правительства под моим председательством. В состав коалиционного правительства, по его предположению, должны были войти приглашенные мной общественные деятели и представители бюрократических кругов, в лице некоторых членов настоящего кабинета, причем в числе последних, кроме министров двора, военного и морского, П. А. дал понять, что он имеет в виду себя и А. П. Извольского. Я выразил сомнение, чтобы образованный указанным путем коалиционный кабинет мог пользоваться надлежащим авторитетом в глазах народного представительства и создать необходимое взаимодействие между правительством и Государственной думой. Оставляя в стороне вопрос об участии в обновленном кабинете представителей старого государственного строя и того впечатления, которое это участие может оказать на Думу, я говорил, что не могу рассчитывать на согласие вступить в состав предполагаемого кабинета представителей руководящего большинства Государственной думы, а без их участия кабинет не может найти необходимую ему опору в народном представительстве… Затем я указал, что при данном составе Думы во вновь образуемый должны быть непременно привлечены представители конституционно-демократической партии, а для этого поручение образования кабинета следовало бы возложить на одного из лидеров этой партии. А. П. Извольский, по-видимому, выслушивал мои заявления сочувственно, не возражал на них и лишь высказал предположение, что мне удастся убедить представителей к.-д. партии войти в состав коалиционного правительства и, обращаясь к П. А. Столыпину, сказал "что касается нашего участия, то вопрос этот мы должны предоставить вполне свободному решению Дмитрия Николаевича". П.А.Столыпин, сделав вид, будто и он присоединяется к последним словам А. П. Извольского, возражал на высказанное мной по существу, не считал возможным и слишком рискованным образование кабинета из представителей партии к.-д.».

Переговоры с лидерами либеральной оппозиции всё более убеждали Столыпина, что последним необходим не разумный компромисс при формировании коалиционного правительства, а только полная капитуляция власти. Тем не менее он предпринимает последнюю попытку достичь соглашения с кадетами — через графа Гейдена и Шилова министр внутренних дел предложил Милюкову возглавить коалиционное правительство. Однако лидер ПНС продолжал настаивать на чисто кадетском кабинете, что было априори неприемлемо. Одновременно думские оппозиционеры сами делали всё возможное, чтобы максимально углубить противостояние с правительством. Принятая парламентским большинством программа государственных реформ включала заведомо неприемлемые как для кабинета Горемыкина, так и для императора пункты: ответственность министров перед Думой, упразднение Государственного совета, отчуждение частновладельческих земель.

Понятно, почему у Витте были все основания охарактеризовать I Думу «Думой общественного увлечения и государственной неопытности».

В ответ на конфронтационную позицию Думы Горемыкин сделал заявление, означавшее конец попыток правительства наладить сотрудничество с парламентом и фактически предрешавшее его роспуск: «Высказанные Думой пожелания частью выходят за пределы ее компетенции, частью не разделяются правительством, а аграрная реформа, основанная на принудительном отчуждении частновладельческих земель, является безусловно недопустимой».

Столыпин теперь уже без всяких оговорок активно отстаивал ту точку зрения, что иного пути остановить революционизирование страны, чем роспуск Думы, нет, и показательным было его заявление министру финансов: «Теперь нам недолго ждать, так как я твердо решил доложить государю на этих же днях, что так дольше нельзя продолжать, если мы не хотим, чтобы нас окончательно захлестнула революционная волна, идущая на этот раз не из подполья, а совершенно открыто из Думы под лозунгом народной воли». И особо следует подчеркнуть, что в зависимости от принятого решения Столыпин ставил вопрос своего дальнейшего пребывания в составе правительства: «Если государь не разделит моего взгляда, я буду просить его сложить с меня непосильную при таком колеблющемся настроении ответственность».

Как вспоминал Коковцов: «Не раз он показывал мне наиболее существенные из донесений губернаторов и нисколько не скрывал, что необходимость роспуска Думы становится всё более и более неотложной…

На мой вопрос, рассчитывает ли он провести роспуск Думы без особых потрясений и волнений и как смотрит он на возможность поддерживать порядок в провинции, он ответил совершенно спокойным тоном, что за Петербург и Москву он совершенно уверен, но думает, что и в губерниях не произойдет ничего особенного. Из самой Думы до него доходят голоса, что многие люди начинают там понимать, какую опасную игру затеяли народные представители, и в числе главарей даже кадетской партии есть такие, которые согласны на роспуск, так как они начинают понимать, что разбуженный ими зверь может и их самих смять в нужную минуту».