Книга Юрий Богатырев. Чужой среди своих - Наталья Боброва

Иногда он внезапно звонил: «Это психиатр Трофимов? Вам звонит Юрий Георгиевич Богатырев. Будьте любезны, сможете ли вы меня проконсультировать? У меня крыша поехала». Ну, конечно, выяснялось, как она поехала, и я собирался к нему… Такие эпизоды были достаточно часты. Причем мы могли полгода или год не общаться. Потом вдруг такой звонок. Я собирался и ехал.

И мне тогда было ужасно стыдно, что я забыл о своем одиноком друге. Но он вспоминал обо мне только в те редкие часы, когда был один. Но я не могу сказать, что это была депрессия. Это был, скорее всего, вынужденный отдых от всей суеты, в которой он пребывал.

* * *

Он убежден, что «классические депрессии» его друга настигали редко:

– Считанные разы за шестнадцать лет общения. Но склонность к депрессии у него постоянно присутствовала. То есть, если малейшая какая-то неудача или малейший какой-то конфликт, он сразу впадал в уныние, как ребенок. И его, как ребенка, погладишь, подскажешь ему, он успокоится. И всё, уже радостный. Не я, так кто-то другой. У Юры были такие запасные варианты – Андрей Мартынов, Елена Соловей, Никита Михалков.

* * *

По каким-то бытовым мелочам врач видел, в каком состоянии его друг:

– В общежитии у него была просторная комната, в центре которой стоял большой стол. Под потолком висела огромная старинная лампа. Старинные стулья. Как я потом понял, все это была мебель из театрального реквизита. Дома он ходил в удобном махровом, с дырами, халате. Ну, как у Плюшкина, наверное. Когда он одевал этот халат, у него сразу становилось другое состояние. Он сидел вальяжно так в кресле.

Трофимов понимал:

– Если в доме все вылизано, все чисто, значит, Юра в отличном психологическом состоянии. Если все валяется в беспорядке, значит, у Юры легкая депрессия, значит, что-то не получилось, нужно вмешиваться уже. И я уже как специалист входил в эту ситуацию.

* * *

Психолог консультировал его и по проблемам здоровья.

– Юра очень не любил болеть. И если перед ним маячил вариант больницы, какого-то лечения, он спрашивал совета, стоит это делать или нет. Если он получал подтверждение, что это нужно и несложно, то с удовольствием ложился.

Ему важно было в любом деле подготовиться к этапу, проиграть в уме варианты. И тогда уже этот черт, которого он ожидал, становился не таким страшным, как его малюют. То есть он как бы планировал запасные ходы. Собственно говоря, он был с этой точки зрения уникальным психологом для самого себя. Но, будучи мнительным, он нуждался в подтверждении своих мыслей.

* * *

Как известно, в квартире артиста на улице Гиляровского почти не закрывалась дверь от гостей. Как психолог Трофимов видел в этом определенные проблемы.

– Я думаю, что это компенсация определенного рода. Он как бы через этих людей старался все-таки от своей интровертности уйти.

По-моему, основная проблема Юры как личности была склонность к сомнениям. Он очень много сомневался. Думаю, что в этом есть и свой плюс. Задавая себе вопрос, так это или не так, человек еще больше оттачивает свое мастерство, еще больше добивается чего-то. А Юра еще был очень восприимчив к советам, хотя и очень творчески подходил к своей актерской работе. Он создавал совершенно разные образы. А это очень сложно.

Я видел многие его спектакли, начиная от «Двенадцатой ночи» в «Современнике» до «Тартюфа» во МХАТе. И многие его фильмы. И Юра был одинаково хорош как на сцене, так и на экране. И как художник, кстати. Он меня тоже рисовал. Причем он ценил себя, знал, что рисует хорошо.

* * *

– Обладая достаточно широкой душой, он был лишен, думаю, чувства зависти, подозрительности, даже осторожности. Он не верил, что люди могут сделать что-то плохое в отношении его. Поэтому он, может быть, был излишне откровенен со всеми окружающими людьми. Очень доверчив. Всегда в человеке старался увидеть хорошее. Не хочу никого осуждать, но зачастую рядом с ним оказывались люди недостойные. Те, кто пользовался им. Такие вампиры, кровососы. Но, слава богу, их было немного.

Трофимов задумывается.

– Это сложно объяснить… Но, думаю, позже он бы свои взгляды пересмотрел. И тогда его окружение оказалось бы более избранным. А в тридцать лет часто окружаешь себя людьми недостойными. Вероятно, жизни нужно, чтобы человек прошел все этапы своего общения. Чтобы научился различать свет и тени. Плохо, конечно, что мы учимся на своем собственном опыте.

* * *

Иногда в наших беседах всплывали интимные факты его личной жизни. Ему просто нужны были уши, чтобы вылить свои переживания. Случались и слезы, и раскаяние, и самобичевание… Ну, обычная такая человеческая слабость, наверное. Кстати, я не припомню ни одной его роли как слабого человека. А в жизни он был как раз таким. И я не могу сказать, что это плохо. Может быть, благодаря тому, что он был таким чувствительным, он и стал замечательным артистом.

Но то, что он изливал мне душу, вовсе не значило, что он просил помощи. Он обращался за помощью только исключительно в житейских ситуациях. Я видел, что он не приспособлен для обычной, бытовой жизни. И к сожалению, рядом не было человека, который бы ему этот быт наладил. Дома он всё делал сам. Был удивительно аккуратным человеком. У него всё стояло на своих местах. К тому же он хорошо готовил. Вот этим, видимо, и объяснялась его полнота.

* * *

Семья? Он был слишком рационален для этого. К идее семьи относился отрицательно.

Он считал, что в семье есть не только плюсы, но и минусы. Говорил, что у него на семью времени нет. При этом очень любил детей, нянькался с ними. Кажется, у его сестры Риты был ребенок, и он удивительно нежно к этому ребенку относился. Как и к детям своих друзей.

Я не могу сказать, что ему не хотелось иметь своих детей. Может, и хотелось бы. Но он рационально думал, что не вытянет это. Что это будет ему мешать. Вот дружба – это другое.

* * *

Были у него свои кумиры. По словам Трофимова, он очень уважал Фаину Раневскую. А та – его.

– Она Юру просто боготворила. Писала ему новогодние открытки и сама (!) приносила их на проходную во МХАТ. Меня так это тронуло. Но Юра никогда об этих отношениях не говорил. Считал их личными. Даже я, будучи близким человеком, об этом узнал совершенно случайно.

У них было немало общего, – считал Трофимов. – Она всю жизнь была популярнейшей из актрис, и при этом самой одинокой женщиной по жизни. И он – тоже. Похожая ситуация. Похожее самоощущение у него и у нее. Хотя женщин вокруг у него хватало, как в отношении любого популярного актера. Но мне тогда казалось, что многие женщины общаются с ним, чтобы как бы поднять свою самооценку. А он вел себя так, что каждая думала, что она единственная. Это была уже особенность его как личности. Он не хотел никого обижать. Показывал, что обожает и любит всецело. Хотя я чувствовал, что это просто очень хорошая актерская игра.