Книга Успеть изменить до рассвета - Анна и Сергей Литвиновы

— А «казус Мессинга»? Как вы столь сильного иного возьмете и засадите, товарищ полковник?! — гневно набросился на него Буслаев. — Если он любого вертухая загипнотизировать сможет и утечь, куда глаза глядят?

Полковник ничего капитану отвечать не стал, только зыркнул презрительно, а Марголин‑Винторогий строго в адрес Буслаева карандашиком постучал — типа, не влезать, когда говорит старший по званию!

— Еще что‑то, Сергей Александрович?

— Благодарю вас, я практически закончил. Коротко говоря, мое резюме: Кордубцева ни в коем случае не ликвидировать. Судить (возможно, заочно), а затем тщательно наблюдать. Холить, лелеять, воспитывать, перевербовывать. Готовить и приспосабливать к жизни, полезной для окружающих.

От Вари не ускользнула скептичная и высокомерная усмешка, исказившая на секунду запьянцовские черты Буслаева. Аналогичная мина, только менее акцентированная и на меньший промежуток времени, посетила лик Петюни.

Итак, все участники совещания высказались, итог предстояло подвести начальнику комиссии. И полковник сказал — коротко, но весомо. Варя даже его на миг зауважала.

— Часто самыми правильными оказываются средние суждения. В данном случае мы видим на одном полюсе — «ликвидировать», высказанное товарищем Буслаевым, а на другом — «оставить на свободе и наблюдать», чего придерживается товарищ Кононова. Что же посредине? — Пауза. — Я полагаю, мнение полковника Петренко — недаром он самый старый здесь сотрудник.

Варю кольнуло, что Винторогий в адрес Сергея Александровича выразился «старый», а не «опытный» — впрочем, он никогда не упускал возможности пнуть бывшего начальника комиссии.

— Предложение Петренко предлагаю принять за основу. Кордубцева поместить под строжайшее наблюдение, изучать. Но для начала, конечно, задержать и изолировать. Разрешить все правовые вопросы по данному поводу. Я думаю, вы правы: объект благодаря усилиям капитана Кононовой пару лет себе обеспечил… Руководителем данной операции назначаю, — генерал сделал небольшую паузу и обвел глазами собравшихся, и Варе показалось, что Буслаев страшно хочет, чтобы ему теперь перешла в деле вся полнота власти; зачем, спрашивается, ему это надо? Почему вдруг взыграло ретивое? Однако начальник закончил: — …назначаю капитана Кононову.

Значит, ей, по‑прежнему, всем заниматься.

И ей за все отвечать.

Алексей

Даже никакими экстрасенсорными способностями не надо было обладать, чтобы понять: у Вари на службе явно неприятности.

Он, по заведенному порядку, ни о чем не расспрашивал — все равно не расскажет, секретность.

А она молчала. Только ходила бледная, измученная, недовольная и собой, и Даниловым, и целым миром.

Алексей даже как‑то утром встал пораньше, состряпал им ужин — отец‑южанин, когда после своих прегрешений хотел к мамочке подлизаться или просто порадовать, это блюдо обычно приготавливал и сыночка исподволь обучил — баелду из синеньких, то есть соус из баклажанов с помидорами, болгарским перцем, морковкой, луком. Объедение! Колдовал Данилов с удовольствием, вечером вернулся домой пораньше, накрыл на стол, откупорил бутылку бордо — зима, самое время есть овощи и пить красненькое.

Но Варя от вина отказалась напрочь, сказала, что голова болит, а баелду поковыряла совсем без удовольствия.

Поскорей улеглась спать.

Однако на следующий день позвонила ему, пригласила после работы «просто прогуляться». Сроду подобных предложений не случалось, всегда они ходили куда‑то — в кафе, кино, боулинг или на лыжах кататься, и Алексей сразу понял: Варя хочет ему рассказать неподцензурное, тайное.

Она приехала к нему вечером на Ордынку, где он обычно вел прием, дождалась, пока он закончит, и они отправились в сторону центра, потом по набережной Москвы‑реки, по Патриаршему мостику, мимо храма Христа Спасителя, потом вверх по бульварам — Гоголевскому, Никитскому, Тверскому… Изрядная прогулка получилась, шагомеры на смартфонах больше пяти километров насчитали. Сначала Данилов, уставший от непрерывного общения с людьми на приеме, отмалчивался, потом пришел в себя, пытался развлекать девушку историями из практики и зубоскалить.

Но Варя (он видел) собралась с духом и вдруг сказала:

— Возьми свой телефон, выключи и батарейку вытащи.

Он повиновался и переспросил:

— А ты?

— А я уже.

Значит, разговор предстоял серьезный, и Варя страховалась от того, чтобы ее коллеги‑особисты (а может, еще кто‑то) не подслушал. А потом она не спеша, размеренно и исключительно логично поведала сердечному другу обо всем, что творилось с ней в последнее время. По сути, преступление совершила, государственную и военную тайну разгласила. Взяла, конечно, с него клятву, что он — никому, и рассказала. Поведала и про то, как изучала Кордубцева, и что он собой представляет, и про свой опыт общения с ним, закончившийся в тот вечер, когда она пришла совсем больная, с сотрясением мозга. И про угрозу, которую выпалил юноша в адрес лично его, Данилова. И про совещание у руководства и предложение, чтобы Елисея устранить, и то, как она его отстояла.

— Да, ситуация, — вздохнул Алексей. — Может, и впрямь было бы проще и лучше ликвидировать?

— И ты?! — дернулась Варя. — И ты туда же? Давай я дам тебе пистолет. И что — пойдешь убьешь?

— Прости‑прости‑прости! — сразу схватился за голову он. — Я ерунду сморозил. Конечно, вы с Петренко молодцы, что отстояли. И за Кордубцева — да, надо бороться, надо защищать его — может, от самого себя. И приспосабливать парня к лучшему. Я не верю, что он потерян — никто не должен быть потерян.

— Ты даже не боишься того, что он про тебя выкрикнул? — испытующе глянула Варя. — Насчет того, что доносчику — первый кнут?

— Мало ли что человек может сморозить сгоряча, да когда его из себя вывели…

— И что ты, Лешенька, собираешься делать?

— А что я могу сделать? Жить, как прежде. Выйдет он на меня — ну, столкнемся. И еще кто знает, кто кого поборет.

— Ух ты, храбрец! Аника‑воин.

— А кто этот Аника?

— Да бог его знает. У меня отец покойный, генерал, так любил говорить, если я вдруг разбушуюсь.

— Ты Варварка‑воин. Варюшка, Варечка, — ласково сказал Алексей и обнял ее за талию, и такой нежностью повеяла от его слов, что на душе у нее стало тепло‑тепло, и даже горло перехватило.

* * *

Мирный зимний вечер. Кругом сияют огни большого города. Тихо, словно на оперной сцене, падают крупные хлопья снега.

Здесь, на окраине Москвы — или, формально, уже в Подмосковье — дорожные пробки стихают. Все, кто сумел доехать — доехал. Кто не успел — толкаются на радиальных московских проспектах. А тут, на окраинной мытищинской улице, довольно бодро пробегают маршрутки, и люди торопятся домой от автобусных остановок. Домой — в ласковое тепло, к котлетам и сериалам.