Книга Секта - Микаэль Крефельд

Сегодня он появился. Прибыл Якоб Месмер. На заднем сиденье черного «ауди». Он довольно плотного сложения. Белая рубашка и белые брюки. Много улыбается. Всем нам пожал руки, как будто мы дипломаты, собравшиеся для торжественной встречи. Рукопожатие у него крепкое, а зубы сверкают такой же белизной, как рубашка. «Боже благослови тебя, брат! Боже благослови тебя, сестра! Господь да благословит вас в этот день!» – это были первые его слова. Все были в восторге от одного его появления. Одна из курсисток, Тове, чуть было не кинулась ему в ноги, но Якоб вовремя подхватил ее и обнял. В домах напротив люди глазели на нас из окон, не понимая, что происходит и кто приехал. Но то, что они говорили, было сущей малостью по сравнению…

Томас сделал перерыв в чтении, чтобы выпить кофе. В каюте продолжало работать радио, и музыка сменилась полуденным выпуском новостей. Он слушал их вполуха, заглядевшись на двух спортсменок, проплывавших мимо на каяке. Обе были в превосходной спортивной форме, и Томас подумал, что пора бы и ему заняться собой. В конце выпуска диктор сообщил, что сегодня в четырнадцать часов в церкви на острове Хольмен состоятся похороны убитого на прошлой неделе ассистента полиции Рене Мёрка. Ожидается, что на похоронах будет много полицейских и простых граждан, которые придут проводить его в последний путь. Затем передали прогноз погоды: снова солнце и усиление жары. И запрет на купание в Эресунне из-за обилия водорослей.

Церковь находилась сразу за мостом Книппельсбро, до нее было меньше квартала пешком, и Томас подумал, не пойти ли туда. Правда, Рене он знал только по рассказам Миккеля. Новичок Рене по неопытности увлекся и допустил ошибку, за которую поплатился жизнью. Ему выпала жестокая участь! Судьба сурово обошлась с ним, столкнув с Каминским. Если бы вместо Каминского был кто-то другой, Рене наверняка остался бы жив. Это была одна из тех случайностей, которые невозможно предотвратить, из тех, что называют роковыми или трагическими. Может быть, от Рене тут ничего не зависело и в тот день смерти ему было не избежать? Может, так было предопределено его судьбой? Как с Евой, когда она вошла в квартиру. Может, это было проявление того зла, которое требует выхода, чтобы жизнь на земле могла продолжаться? Отдушина для вселенского безумия и похмелья, от которого Бог мучается головной болью?

Томас встал и, собрав отчеты, отнес их на стол в каюту. Рассказ о возвращении Якоба Месмера подождет.

25

Перед бывшей церковью Военно-морского флота Томас неожиданно застал настоящее столпотворение. Стоя в стороне, он глядел на волнующееся море парадных мундиров, медленно вливавшееся в церковные двери, чтобы принять участие в прощании с Рене Мёрком. Как видно, его убийство сплотило работников полиции, и все отделы, забыв о соперничестве, выступили единым фронтом. После того как вошли все служащие полиции, за ними потянулись гражданские. Эта часть провожающих состояла из сочувствующих, любопытных и полицейских на пенсии. У последних по случаю такого события, как видно, взыграло ретивое, и они снова почувствовали себя служаками. Томас не собирался принимать участие в торжественном прощании – слишком оно напоминало ему прощание с Евой. Поэтому он остался на улице в толпе фоторепортеров и случайно затесавшихся туристов.

Он даже не заметил, как пролетело время. Снова ударили колокола, и церковные двери распахнулись. Фоторепортеры со всех сторон окружили стоявший напротив входа катафалк, и, едва на пороге показались носильщики с белым гробом, на площади защелкали затворы фотоаппаратов. И снова Томас вернулся мыслями к похоронам Евы.

Через несколько минут всю площадь заполнили люди в полицейской форме. Стоя маленькими группками, они ждали, когда тронется катафалк. Томас заметил среди них Миккеля: вместе с Мельбю и инспектором полиции Браском тот стоял в группе сослуживцев из Центрального участка. Миккель тоже заметил Томаса и, извинившись перед своими спутниками, подошел к нему. Браск и Мельбю проводили его глазами, но ни тот ни другой даже не кивнул Томасу.

– Ну как ты? – спросил Томас, показывая на руку Миккеля, которая покоилась на перевязи. – Уже работаешь?

– Так, понемножку. Выполняю всякую бумажную работу, тюкаю одним пальцем. – Он показал, как управляется одной рукой. Выглядело это довольно неловко.

– Да ты всегда так и печатал, – добродушно сказал Томас.

Миккель улыбнулся. В этот момент катафалк тронулся и выехал за ворота, и оба проводили взглядом автомобиль.

– Церемония прошла хорошо, – сказал Миккель. – Даже Браск нашел какие-то человеческие слова.

– Да, правда, – сказал Томас.

Миккель посмотрел на него:

– Ты же вроде не был внутри?

Томас пожал плечами:

– Мысленно был с вами. Приятно видеть тебя снова на ногах.

– Спасибо… А почему ты пришел?

– Узнать, все ли в порядке. Подумал, что повидаюсь с тобой.

Миккель криво улыбнулся:

– Если ты хотел спросить о деле Каминского, то я его уже не веду.

– И не имеешь никакого касательства?

– Каминский сидит за решеткой в камере предварительного заключения на последнем этаже полицейского управления, и допрашивать его допущены только немногие избранные. Я среди них не числюсь.

– Но когда-нибудь же и до нашего отдела дойдет очередь?

– Сомневаюсь. Когда отдел по расследованию убийств, отдел по экономическим преступлениям, выездной отдел, служба безопасности закончат его допрашивать, то в дело вступит германская полиция, шведская СЭПО[20] и еще целый ряд полицейских органов других стран, которые будут требовать его выдачи.

– Ну а как же Браск? Должен же он предъявить требования своего отдела? – спросил Томас, кивая в сторону стоящего к ним спиной Браска.

– Тише!

Томас пожал плечами:

– Не можем же мы упустить Каминского.

– Я не знаю, кого ты подразумеваешь, говоря «мы». Насколько мне известно, ты уже не служишь в Центральном участке.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– В настоящее время Каминский за решеткой и никогда не выйдет на волю. Для него уже приготовили бывшую камеру Палле Сёренсена[21].

– Но мы же с тобой договорились. Ты обещал узнать, имеется ли у Каминского информация о том, кто убил Еву.

– Чего ты от меня хочешь, Ворон? – На лице Миккеля появилось выражение отчаяния. – Я тут уже ничего не могу, не в моей это власти. – Он опустил глаза и продолжал, понизив голос: – Честно говоря, мне сейчас не до Каминского. Дорте не находит себе места от беспокойства. Она хочет, чтобы я уволился.