Книга Затерянный горизонт - Джеймс Хилтон

Будь оно доставлено своевременно, для Перро и тогда уже это было бы сложно, ведь ему перевалило за семьдесят; теперь же ему исполнилось восемьдесят девять. О путешествии через горы и плато, под ураганными ветрами и в ледяную стужу, не могло быть и речи. Поэтому он отправил вежливый ответ с объяснениями, однако не сохранилось никаких сведений, что его послание пересекло цепь великих гор.

Итак, Перро остался в Шангри-ла — не из строптивости, а потому что физически не мог исполнить распоряжения начальства. Так или иначе, он дожил до преклонных лет, и в недалеком будущем смерть должна была покончить с ним и этими неурядицами. Между тем в основанном им монастыре начали происходить кое-какие перемены. При всем сожалении, удивляться этому не приходилось — вряд ли одному человеку под силу искоренить вековые обычаи и традиции. Рядом с Перро не оказалось западных коллег, на которых он мог бы опереться, когда бразды правления начали выпадать из его рук; и, наверное, решение строить монастырь на месте, овеянном совершенно иными древними преданиями, было ошибочным. И вряд ли стоило ожидать, что убеленный сединами старец, которому только что стукнуло девяносто, осознает свою ошибку. Тогда во всяком случае Перро не осознавал ее. Он был слишком стар и счастлив. Последователи хранили верность ему, даже позабыв его проповеди, а жители долины почитали так искренне и любовно, что он со все более легким сердцем прощал им возвращение к прежним обычаям. Перро был вполне бодр и активен и сохранил ясный ум и прекрасную память. В свои девяносто восемь лет он занялся изучением буддийских манускриптов, оставшихся от прежних обитателей Шангри-ла, и решил в оставшиеся ему годы написать критическую книгу о буддизме с позиций ортодоксального христианства. Со своей задачей он справился (у нас есть его законченная рукопись), однако критика получилась очень мягкой — к этому времени Перро исполнилось ровно сто лет, а в таком возрасте любой полемический пыл угасает.

Тем временем, как вы понимаете, многие из прежних учеников Перро покинули этот мир, а поскольку замены им почти не было, паства старого капуцина постепенно редела. Некогда она насчитывала восемьдесят человек, потом двадцать, затем осталось около дюжины — все далеко не первой молодости. Жизнь Перро в ту пору текла безмятежно и тихо в преддверии конца. Он был слишком стар, чтобы огорчаться из-за болезней и прочих неприятностей, впереди маячил вечный сон, он ждал его без страха. Жители долины по доброте душевной снабжали старца едой и одеждой; он приводил в порядок свою библиотеку. Перро сильно исхудал, но у него хватало сил на воскресную проповедь; в остальные, менее хлопотные, дни он предавался чтению, воспоминаниям и скромным утехам в виде безобидного наркотика. При этом он сохранил исключительно живой ум и даже занялся изучением мистической системы йоги, основанной на особых методах дыхания. Для человека его возраста это было довольно рискованное предприятие, и вскоре, в достопамятном тысяча семьсот восемьдесят девятом году, до долины дошла весть, что Перро находится при смерти.

Перро лежал в этой самой комнате, мой дорогой Конвей, зрение его настолько ослабло, что вместо вершины Каракала за окном он видел лишь расплывшееся белое пятно. Но воображение рисовало отчетливый несравненный абрис вершины, явившийся ему впервые полвека назад. Потом перед ним прошла вереница картин прошлой жизни — годы странствий по пустыням и горным плато, толпы на улицах западных городов, бряцание щитов и лат воинства герцога Мальбрука. Его разум как будто замер в ледяном оцепенении. Перро приготовился к смерти и был рад умереть. Он созвал друзей и слуг и простился с ними, потом попросил оставить его одного. В полном одиночестве, немощный плотью, с мыслями, обращенными к прекрасному, он надеялся испустить дух… но этого не случилось. Много дней Перро пролежал без единого слова и движения, а потом начал поправляться. Ему было сто восемь лет.

На мгновение шепот умолк, Конвей слегка пошевелился, ему казалось, что Верховный лама пересказывает какой-то давний сокровенный сон. Потом тот зашептал снова.

— Подобно тем, кто долго балансировал между жизнью и смертью, Перро испытал некое озарение — об этом речь впереди. Пока же скажу только, что он повел себя совершенно поразительным образом. Вместо того, чтобы спокойно выздоравливать, как можно было ожидать, он установил для себя строжайший режим самодисциплины, сочетая его с активным употреблением наркотиков. Казалось бы, что комбинация возбуждающих средств и дыхательных упражнений не слишком надежный способ борьбы со смертью. Тем не менее, в тысяча семьсот девяносто четвертом году, когда скончался последний из престарелых монахов, Перро был все еще жив.

Доведись в то время оказаться в Шангри-ла человеку с нетривиальным чувством юмора, он не смог бы сдержать улыбки. Сморщенный капуцин, такой же дряхлый, что и десяток лет назад, продолжал здравствовать благодаря своему тайному методу, а в долине между тем начали распространяться легенды об одиноком отшельнике на горной скале, обладающем магической силой. Однако, как и прежде, к нему относились с любовью, и даже возникло поверье, что посещение Шангри-ла с каким-нибудь немудреным подарком или помощь старцу по хозяйству не только заслуживают похвалы, но и приносят удачу. Перро благословлял всех таких пилигримов, возможно, запамятовав, что это его заблудшая паства. В молитвенных домах в долине к этому времени можно было услышать «Те Deum Laudamus»[23] так же часто, как и «Ом мане падме хум»[24].

С приближением нового века легенда о монахе-отшельнике обросла обильными фантастическими подробностями. Рассказывали, что Перро стал Богом, творит чудеса, а по ночам взлетает со свечой на вершину Каракала. В полнолуние она действительно окутана бледной пеленой, но могу уверить, что ни Перро, ни один другой человек никогда на нее не поднимались. Упоминаю об этом исключительно по той причине, что накопилась масса невероятных рассказов о его якобы чудодейственных способностях. Так например, уверяли, что он занимается левитацией, о которой много говорится в сочинениях буддийских мистиков. На самом деле все было несколько иначе: Перро много раз пытался добиться этого, но безо всякого успеха. Правда, ему удалось установить, что ослабление функций обычных органов чувств в какой-то степени компенсируется появлением других способностей восприятия; овладел он, на удивленье, и искусством телепатии. И хотя никогда раньше не занимался целительством, порою достаточно было одного его присутствия, чтобы страждущему полегчало.

Вам, возможно, будет интересно узнать, как Перро проводил время все эти годы, отпущенные ему сверх всякой меры. Вкратце можно сказать одно: не умерев в положенный срок, он начал ощущать, что смерть его не так уж вероятна и в будущем. Убедившись однажды в собственной необычности, он готов был поверить, что чудо может длиться и впредь. Но одновременно понимал, что в любой момент можно ожидать наступления конца. Поэтому он перестал жить сиюминутными заботами, так долго его занимавшими, и начал вести тот образ жизни, о котором всегда мечтал, но редко когда мог себе позволить. В глубине души, несмотря на все жизненные перипетии, Перро сохранил вкус к несуетным занятиям наукой. У него была поразительная память — ее как будто больше не ограничивали никакие физические пределы. Если в студенческие годы он мог выучить все что угодно, то теперь, с гораздо большей легкостью был способен запомнить все. Само собой разумеется, в скором времени Перро понадобились книги — несколько он когда-то привез с собой. Вам, наверное, интересно узнать, что среди прочих он захватил учебник английской грамматики и словарь, а также сочинения Монтеня в переводе Флорио. С их помощью Перро овладел тонкостями вашего языка, и в нашей библиотеке по сей день хранится рукопись его первых лингвистических опытов — перевод трактата Монтеня «О тщеславии» на тибетский язык, — произведение в своем роде уникальное.