Книга Мутные воды Меконга - Карин Мюллер

Когда стало ясно, что ночевать Фунг с Тяу не придут, Лэнг Ли закрыла дверь на засов и поставила обучающее видео по английскому – «Уик-энд на природе». Она как завороженная сидела у экрана, глядя на проносящиеся мимо пейзажи сельской Британии, а я тем временем стащила ее плюшевого мишку и постепенно заснула под голоса восторгающихся британцев: «Смотри, дорогой, Вестминстерское аббатство!»

Наутро, с испугом увидев, как я расхаживаю туда-сюда в ожидании пропавших гидов, все больше раздражаясь с каждой минутой, Лэнг Ли предложила отвлечься для успокоения нервов. Поскольку ее мать работала в сахарной промышленности, она была согласна пойти со мной на ближайший сахарный завод без сопровождающих. Девушка достала мопед, перчатки и нарядную шляпку, и мы отправились в путь.

Завод находился в центре обширного двора, заваленного дровами, которые были необходимы для постоянного поддержания огня, теплящегося под чанами с бурлящей патокой. За связками дров виднелись река и корабль, пришвартованный на берегу, он медленно изрыгал вязкую черную жижу.

Сырую черную патоку привозили из дальней провинции Кантхо на самой южной оконечности Вьетнама. Чтобы сэкономить пространство между бочками, в трюме просто убрали все перегородки и вылили туда патоку. Сейчас ее высасывали чем-то вроде пылесоса: более мерзкого груза мне видеть еще не приходилось. Среди мутных коричневых пузырьков плавал мусор, а насос издавал прерывистое хлюпанье. Когда в шланг попал брусок и он перестал работать, к реке послали мальчика, который держал в руках пластиковый ковшик и ведро. Мальчик вычерпал патоку, пока на дне не остался слой примерно в полдюйма; его он подтер грязной тряпкой. Двое здоровяков на палубе подождали, пока последнее ведро наполнится клейкой жижей, после чего взвалили на плечи огромный чан, подвешенный на бамбуковом пруте, и зашагали по узким мосткам с совершенно невозмутимым видом. Я осторожно ступала за ними, подошвы кроссовок липли к их клейким следам.

Патока попадала во двор через дверь черного хода, там ее разливали в чаны размером с детский бассейн, установленные над полыхающим огнем. Их содержимое постоянно размешивали вращающиеся лопасти. Патоку мешали семь дней, в течение которых она постепенно меняла цвет с черного до красно-коричневого и бежевого, пока наконец в ней не образовывались комочки – сахарные гранулы. Тогда лопасти замирали.

Затем наступал черед юношей с голыми торсами, которые выгребали из чана сахарную массу, похожую на хлеб. Их кожа имела цвет полусырой патоки и была покрыта налетом из блестящей сахарной глазури. Из чанов масса попадала в центрифугу, где ее отмывали до цвета белоснежного песка. Теперь сахар имел уже сыпучую структуру, его высыпали на пол холмиком по колено с дюжинами похороненных заживо прожорливых пчел и мух. Мне ужасно хотелось присесть на колени и слепить песчаный замок из горы сияющего белого песка. Он выглядел плотным и пластичным – то, что надо, чтобы вылепить тоннели, башенки и крошечные рельефные ступени.

Лэнг Ли подключилась к делу. Она взяла черпак и принялась раскладывать сахар по десятикилограммовым бумажным мешкам, разбросанным по полу.

– Раньше я только этим и занималась, – сказала она, взвалив мешок на весы и со знающим видом засыпав в него еще четверть фунта. – Каждый день после школы и до темноты. Чтобы маме помочь.

Она несколько раз обернула мешок бечевкой и завязала узелок; ее лицо светилось энтузиазмом, а от прежней утонченной модницы не осталось и следа. Такой она нравилась мне гораздо больше.

Лэнг Ли была загадкой: молодая женщина, которая отказывается бродить по родному кварталу в одиночку, но мечтает о Беркли; четыре года не делала ровным счетом ничего, только кино смотрела и экспериментировала с макияжем, но вместе с тем была настолько дисциплинированна, что сумела выучить язык при помощи радиопрограмм и карандашного огрызка. Ей было двадцать два, и она никогда не была на свидании. Это показалось мне необычным, даже по пуританским меркам Тама.

– Не хочу замуж за вьетнамца, – отрезала она.

Она хотела получить образование, сделать карьеру и иметь возможность обеспечивать себя самостоятельно. Она любила детей и даже какое-то время преподавала в начальной школе, но сомневалась, что им есть место в ее планах на будущее.

– Быть женой во Вьетнаме – все равно что служить горничной и поварихой, – с горькой усмешкой сказала она.

Эти слова я слышала почти от каждой честолюбивой незамужней вьетнамки с тех пор, как приехала сюда. Похоже, мужчин поколения Тяу и Фунга ждало большое потрясение.

И все же Лэнг Ли отказалась менять лампочку, висевшую на голом проводе над спальными матрасами, и беспрекословно слушалась моих проводников по всем вопросам, от варки риса до правильного произношения слова «кока-кола». Загадка.

Дома нас встретил Фунг, который сердито постукивал ногтями по растресканной пластиковой столешнице.

– Вы где были? – рявкнул он.

– Нам стало скучно, – ответила я. – Мы же должны были задержаться в Митхо совсем ненадолго.

Он отмахнулся от меня одним движением руки и сообщил, что они ждут указаний, как проехать к деревенскому дому друга, где можно было бы остановиться. Они договорились встретиться с ним в три часа, и друг любезно согласился показать нам дорогу на своем мотоцикле.

– Далеко эта деревня? – подозрительно спросила я.

– Один километр, – ответил Тяу.

То есть в пригороде Митхо и в сотне миль от побережья. Мне же не терпелось двинуться дальше. Ведь у нас было разрешение ехать куда угодно!

– Это невозможно, – отрезал Фунг и продолжил, демонстрируя недавно выученные слова: – Мы в военной зоне. Перемещения иностранцев строго ограничены.

– Но можно выехать из военной зоны на велосипеде, и тогда наши перемещения уже не будут ограничены.

– Это невозможно, – повторил он. – Разрешение нужно официально заверить у провинциальных и местных чиновников.

– Ну так заверьте! – сказала я.

– Это невозможно, – хором ответили они и радостно ткнули в календарь.

– Сегодня воскресенье. Полицейские участки закрыты.

Обед прошел в мрачной обстановке. Тяу оживленно болтал с Лэнг Ли, я ковыряла рис. Я надеялась подождать еще один день, прежде чем отменить поездку, чтобы защитить кроткую Лэнг Ли от необходимости быть свидетелем нашей финальной ссоры. Но даже это теперь казалось невозможным, и я была вынуждена провести еще целый нескончаемый день в полном безделье, уставившись в гнилую крышу.

Я не смогла. Как только мы убрали со стола, я вскочила на ноги и выбежала за дверь, прежде чем размякший после обеда Фунг успел пикнуть хоть слово.

Лэнг Ли нагнала меня на третьем углу, следуя разносящейся со скоростью метеора молве, которая тянулась по улицам вслед каждому светлокожему иностранцу.

– Садись, – весело сказала она и похлопала по сиденью своего мотоцикла. – Фунг и Тяу говорят, что вам скоро уезжать в деревню.