Книга Психология масс и анализ человеческого "я" - Зигмунд Фрейд

Мы считаем культурно развитой такую страну, где все ухожено, где обо всем целенаправленно заботятся, где люди используют землю и защищаются от природы, иначе говоря: мы считаем культурной страну, где земля приносит людям пользу. В такой стране реки, угрожающие паводками и наводнениями, укрощаются, воды их отводятся в каналы. Почва в такой стране возделана и ухожена, на ней произрастают растения, которые лучше всего чувствуют себя в данном климате и в данной почве. Из земных недр прилежно добывают полезные ископаемые, из которых затем производят нужные инструменты и машины. Развит скоростной и надежный транспорт. Истреблены опасные дикие животные, но процветает животноводство, так как люди разводят нужных себе домашних животных. Мы предъявляем к культуре также иные требования и – что примечательно – рассчитываем, что в такой стране выполняются и они. Словно желая отказаться от только что высказанных требований к культуре, мы приветствуем и такие ее проявления, когда заботливость человека распространяется не только на необходимые ему вещи, но и на вещи, казалось бы, совершенно бесполезные – например, когда много места в городских садах отводится под клумбы и газоны. То же самое можно сказать о горшках с цветами, украшающих подоконники городских квартир и сельских домов. Мы оказываемся вынуждены признать, что та бесполезная вещь, которую мы так высоко ценим в культуре, называется красотой. Мы хотим, чтобы культурный человек почитал красоту там, где она встречается ему в природе, мы ждем, что он будет создавать красоту и собственными руками – в меру сил и способностей. Но этим коротким списком не исчерпываются наши требования к культуре. В культуре мы стремимся к чистоте и порядку. Мы очень невысоко ценим культуру какого-нибудь провинциального английского города во времена Шекспира, когда читаем, что перед воротами дома его отца в Стратфорде высилась большая навозная куча. Мы раздражаемся и ругаем такое «варварство», по нашим понятиям не совместимое с культурой. Мы недовольны, когда на дорожках Венского леса видим брошенные кем-то бумажные обертки и пакеты. Нечистота и неряшливость любого рода кажутся нам несовместимыми с культурой. Мы распространяем это требование чистоты и на человеческое тело. Мы с удивлением узнаем, что от «короля-солнце» не очень приятно пахло; мы недоуменно качаем головой, когда на острове Эльба нам показывают крошечный тазик, с помощью которого Наполеон совершал свой утренний туалет. И мы ничуть не удивляемся, когда кто-то заявляет, что употребление мыла является мерилом уровня культуры. Подобным же образом обстоит дело с порядком, который, как и чистота, является творением рук человеческих. С той только разницей, что мы не вправе требовать чистоты от природы, тогда как порядок, напротив, был подсмотрен нами именно в ней. Наблюдение величественной упорядоченности движения звезд и планет не только показало человеку образец, но и стало отправным пунктом внедрения порядка в жизнь. Порядок – это своего рода принуждение к повторению, в соответствии с раз и навсегда заданным правилом, предписывающим, когда, где и как надо что-то делать, что позволяет нам в каждом конкретном случае избегать долгих раздумий и проволочек. Благотворное влияние порядка неоспоримо, ибо он позволяет человеку наилучшим образом использовать пространство и время без лишних затрат психической энергии. Можно было бы с полным правом ожидать, что порядок изначально должен был без всякого к нему принуждения занять подобающее место в человеческой жизнедеятельности, и мы имеем веские причины недоумевать, отчего это не так, отчего человек в работе склонен скорее к небрежности, безалаберности и ненадежности и его лишь с большим трудом можно воспитать в духе следования великому небесному образцу.

Красота, чистота и порядок, очевидно, занимают особое место в ряду требований культуры. Никто не станет утверждать, что они столь же жизненно необходимы, как покорение природы и другие задачи, с которыми мы должны познакомиться, но никто не желает также, чтобы эти три вещи считались чем-то побочным и второстепенным. Уже одно отношение к красоте говорит о том, что мы не мыслим культуру только в понятиях пользы. Перечисляя свои культурные потребности, мы никогда не забываем упомянуть красоту. Польза порядка совершенно очевидна. Относительно чистоты мы должны помнить, что она является непременным требованием гигиены, и мы можем предположить, что связь чистоты со здоровьем не укрылась от внимания человека задолго до возникновения профилактической медицины. И все же эти устремления невозможно объяснить одной только пользой; здесь должны быть и какие-то иные причины.

Но в наших глазах ни одно свойство не характеризует культуру лучше, чем ее отношение к высшим видам психической деятельности, к деятельности интеллектуальной, научной и художественной, чем то, в какой мере она поддерживает ведущую роль идей в жизни человека. Среди этих идей главное место занимают религиозные системы, на прихотливые построения которых я попытался пролить свет выше. Рядом с религией находят свое место умозрительные философские рассуждения и то, что можно назвать воспитанием человеческих идеалов – формированием представлений о возможном совершенстве отдельных людей, народов и всего человечества в целом, а также требований, возникающих на фундаменте таких представлений. То, что эти феномены не только взаимодействуют друг с другом, но и связаны между собой неразрывной внутренней связью, сильно осложняет как их представление, так и оценку их психологических следствий. Если мы, исходя из самых общих соображений, примем, что движущей пружиной всякой человеческой деятельности является преследование двоякой цели – извлечение пользы и получение удовольствия, – то мы должны приложить тот же принцип и к упомянутым здесь высшим проявлениям культуры, несмотря на то что он легко приложим только к научной и художественной деятельности. Можно, однако, не сомневаться, что то же самое можно сказать и о других мощных человеческих потребностях, пусть даже их совершенствованием и развитием занято меньшинство людей. Нас не должна смущать противоречивость оценок тех или иных религиозных и философских систем, а также конкретных идеалов. Находят ли в них высшие проявления человеческого духа или хулят как наихудшие заблуждения, следует признать, что само их существование и в особенности их главенствующая роль означают высокую степень развития культуры.

Последним, но не менее важным свойством культуры, которое нам надо оценить, является характер отношений людей друг к другу – то, как регулируются социальные отношения в обществе, в том числе отношения между соседями, трудящимися, половыми партнерами, членами семьи и гражданами государства. Здесь нам будет особенно трудно освободиться от определенных требований идеала, выделить и понять, что из этого вообще имеет непосредственное отношение к культуре. Возможно, следует начать с того, что исходно культурный элемент задается первыми попытками упорядочить именно социальные отношения. Если такая попытка не предпринимается изначально, то тем самым социальные отношения оказываются брошенными на произвол судьбы, ибо в этом случае сильнейшие будут использовать их в собственных интересах, для удовлетворения своих инстинктивных влечений. При этом ничего не меняется от того, что этих сильнейших будут убирать с дороги те, кто окажется сильнее их. Человеческое общежитие становится возможным тогда, когда большинство объединяется, а сильнейшие становятся такими же, как все остальные индивиды, и объединяются с ними. Власть объединенного сообщества, или «право», противопоставляется тогда власти отдельных индивидов, которая определяется нами как «грубое насилие». Эта замена власти отдельных индивидов властью объединенного сообщества является решающим шагом на пути формирования культуры. Сущность такого коллективного правления заключается в том, что члены сообщества ограничиваются в удовлетворении своих инстинктивных потребностей, в то время как власть сильных индивидов таких ограничений не знает. Следующим культурным требованием является законность, то есть гарантия того, что данный правовой порядок не может быть нарушен в пользу отдельных лиц. Этим, однако, не решается вопрос об этической ценности такого права. Дальнейший путь культурного развития ведет к тому, чтобы это право перестало быть проявлением воли узкого круга малых сообществ – каст, слоев населения, племен, – которые могут в отношении других и, возможно, более широких масс вести себя как самовластный индивид. Конечным результатом является такое право, которому все – по крайней мере полноправные члены сообщества – приносят в жертву свои инстинктивные влечения, и никто – опять-таки за тем же исключением – не может пасть жертвой грубого произвола и насилия.