Книга Богиня маленьких побед - Янник Гранек

– Не судите меня строго. Откуда вам знать, как бы реагировали вы, если бы вас поставили к стенке. Может, вели бы себя как героиня. А может, и нет.

– Я знакома с этой риторикой. Мне от нее не легче.

– Мне тоже приходилось терять на той войне близких.

В глазах Энн это не было оправданием, тем более в данном случае.

– Почему вы считаете, что я виновата больше Курта? Он же делал точно то же самое! Или, может, в вашем представлении это ум дал ему право ничего не видеть вокруг?

– Вы просто пытаетесь за него спрятаться.

– Если бы вам довелось почитать его переписку, вы бы сразу поняли, каким он был слепцом. Моргенстерн в ответ на это только улыбался. Наверняка чтобы его ободрить. Курт был занят только собой.

– Ваш муж был трусом?

– Нет! Просто он обладал удивительной способностью ничего вокруг не замечать. И абсолютно не выносил конфликтов. Даже если бы я решила реагировать, если бы смогла забыть о воспитании и страхе, мне все равно не удалось бы заставить его посмотреть правде в глаза. Курту было достаточно призраков Паркерсдорфа.

– Он использовал свои депрессии в качестве оправдания?

– Нет, скорее в качестве оборонительного вала, ограждающего его от реальности. Иногда.

– А вы, стало быть, просто шли за ним?

– Вы требуете, чтобы я была одновременно глупее и прозорливее его! Стать такой, каким он не был никогда.

– Я ничего от вас не требую.

– Вам нужна маленькая старушонка, достаточно безумная для того, чтобы изливать свою мудрость в перерыве между двумя стаканчиками шерри. Я не такая, маленькая моя. Я, как и вы, женщина, решившаяся на отречение. Пока вы не узнаете себя во мне, потому что встали на этот путь совсем недавно. Этот легкомысленный поступок аукнется вам позже.

– Вы составили обо мне превратное мнение. Я какая угодно, только не легкомысленная! И если бы на самом деле пошла на отречение, то не сидела бы сейчас здесь рядом с вами.

Адель схватила ее за руку, которую Энн не осмелилась убрать. Она чувствовала, что в этой шершавой, покрытой старческими пятнами ладошке еще бьется жизнь. Молодая женщина на мгновение застыла в нерешительности, но все же не наклонилась к пожилой даме и не обняла ее. У нее не было ни права, ни желания даровать ей прощение. Их хрупкая взаимная привязанность не пережила пародии на отпущение грехов. Адель, казалось, уже задремала, если, конечно, не прикидывалась, чтобы поскорее спровадить гостью с глаз долой. Энн осторожно накрыла ее одеялом.

Перед тем как уйти, молодая женщина погасила свет и задернула шторы. В коридоре она столкнулась с парой смертельно уставших посетителей: мужчина нес на руках ребенка, рот которого был испачкан конфетами. На искаженном лице его спутницы угадывался длинный перечень упреков, которыми они собирались осыпать друг друга в машине, глядя друг на друга в зеркало заднего обзора. Приемный покой украшали уродливые гирлянды ярких, кричащих цветов, лицо дежурной медсестры выглядело изможденным и унылым. Призывать мимолетных призраков Хеллоуина нет никакого смысла: каждый выходит на прогулку со своим собственным эскортом.

20. 1938 год. Когда мне пришлось делать выбор

Ты одобряешь воссоединение Австрии с Германским рейхом, провозглашенное 13 марта 1938 года? Ты голосуешь за партию нашего фюрера Адольфа Гитлера?

Бюллетень плебисцита, проведенного 10 апреля 1938 года

Тем ранним утром, как и в другие дни, я открыла окно и увидела перед собой серое небо. Издали доносились крики сборщиков винограда. Я включила плиту, напевая что-то под нос, приготовила завтрак, чашку чая с черным хлебом, и расставила приборы в полном соответствии с заведенным Куртом протоколом: он во всем стремился к идеалу.

Затем позволила себе нарисовать сливовым джемом горизонтальную восьмерку. Надеясь, что Курт на это не обидится. Моя радость была несколько преувеличенной: то был день моей свадьбы, к которой я стремилась долгие-долгие годы. Чтобы справиться с тошнотой, я налила себе чаю. Затем начистила обувь, выгладила одежду и повесила ее на стул, тщательно стараясь, чтобы не было ни одной складки. Костюмы мужа в его отсутствие порой становились выразительнее и красноречивее.

Я даже не мечтала о пышной церемонии в церкви в окружении высшего света – раньше мне уже доводилось стоять в белом платье перед алтарем. Но от этой свадьбы в тесном кругу, ставшей болезненной, но необходимой формальностью, отдавало смутной тоской. Переступая порог, я увидела в зеркале утомленную женщину. Неужели это молодая невеста? Я подняла руки и поправила волосы, чтобы они выглядели пышнее. Давай, девочка моя, считай себя счастливой и сделай хорошее лицо. Пользуйся минутой, госпожа Гёдель! Я оделась и только после этого разбудила Курта поцелуем.

Незадолго до этого он выдал мне карт-бланш на нашу свадьбу. «Деталями займись ты!» К подобного рода свободе я уже давно привыкла – как была домоправительницей, так ею и осталась. Курт с головой ушел в подготовку лекций, которые ему предстояло читать в американском католическом университете Нотр-Дам. Против всех ожиданий, после года преподавания в Вене ему разрешили туда поехать. Не исключено, что он воспользовался приглашением своего друга Карла Менгера из Индианы или Абрахама Флекснера из Принстона. К его отъезду мы стали готовиться еще в январе, несмотря на всю неопределенность того хаотичного периода. Курт, казалось, ни о чем не беспокоился. К нему вернулись все математические способности, и после нескольких месяцев сосредоточенной работы, погрузившей его в состояние эйфории, он только и думал о том, чтобы уехать из Австрии.

Поспешное решение о нашем браке удивило не только мою семью, но и редких друзей, посвященных в тайну наших отношений. «Празднество» не должно было нанести ущерба нашему бюджету: после официальной церемонии планировался скромный обед, на который пригласили моих родителей и сестер, а также его брата Рудольфа. Свидетелями выступали Карл Гёдель, двоюродный дядя Курта по отцовской линии, и Герман Лортцинг, его друг, трудившийся на ниве счетоводства. Отсутствие человека порой бывает унизительнее любых враждебных проявлений с его стороны: мать Курта приглашение на свадьбу отклонила. Что же до его коллег, с которыми он когда-то теснее всех общался по работе, то они, в большинстве своем, покинули Европу. Мы сели в трамвай и поехали к мэрии, где нас ждали гости. Обед заказали в небольшом ресторанчике недалеко от университета и кафешек, где он проводил столько времени. Подобные «детали» Курт умел ценить по достоинству: переход от статуса холостого студента в ранг женатого мужчины происходил для него в привычном окружении, ничуть не нарушая повседневной рутины. Впрочем, привычная его взору вселенная все равно изменилась: фасады окрестных домов украшала нацистская свастика. Хромовые сапоги, без устали топтавшие мостовую у этих почтенных зданий, заставили большинство его друзей уехать. Сегодня я могу признать, что тогда мы цеплялись за Вену, которой больше не было. Чтобы понять это, и ему, и мне требовалось еще какое-то время.