Книга Следы ведут в прошлое - Иван Головня

– Ну что, есть? – нетерпеливо спрашивает Онищенко и весь подается вперед.

– Есть, товарищ Онищенко! – звонко выпаливает Камышев и подталкивает в кабинет старающегося казаться независимым немолодого уже мужчину с тонкими поджатыми губами и колючими зелеными глазками на худом аскетическом лице, оканчивающемся небольшой бородкой. Несмотря на теплую погоду, мужчина одет в длинный серый плащ, застегнутый на все пуговицы. В руках у него линялая форменная фуражка.

– Товарищ Онищенко! – выступив из-за спины незнакомца, скороговоркой докладывает Камышев. – Жук Василий Сидорович. Лично знаком с Сорочинским. Я свободен?

– Спасибо, товарищ Камышев! Вы свободны. А вы, Василий Сидорович, проходите, садитесь, – указывает на один из стульев начгубмил.

Не двигаясь с места, Жук буравит хозяина кабинета колючим взглядом исподлобья.

– Постою! – роняет он скрипучим голосом. – Вы лучше скажите, за что меня притащили сюда силком. Если только за то, что я был знаком с каким-то конокрадом и разбойником, то лучше будет, если вы отправите меня сразу в допр. Тогда вам не придется каждый раз разыскивать меня, потому что таких людей, как Сорочинский, я знал в свое время немало.

– Вы все-таки присядьте, Василий Сидорович, – терпеливо выслушав гостя, примирительно произносит Онищенко. Выйдя из-за стола, он берет Жука за локоть и усаживает на стул. – Вот так. А теперь можно и разговаривать. Прежде всего, приношу извинения за то, что, как вы совершенно правильно выразились, вас «притащили сюда». У нас не было другого выхода. Может, наш сотрудник и не совсем вежливо обошелся с вами, но вы должны его извинить, – у него совершенно не было времени на соблюдение всех церемоний. Поверьте мне! А «притащили» вас сюда потому, что нам срочно и крайне нужна ваша помощь.

– А-а… – неопределенно тянет Жук, застигнутый врасплох спокойным и даже, чего уж он вовсе не ожидал, дружелюбным тоном столь высокого и грозного начальника. – А я-то думал…

– Да, Василий Сидорович, нам действительно очень нужна ваша помощь.

– Помогу – если смогу, – без особого рвения соглашается Жук.

– Тогда перейдем к делу, – усевшись обратно за стол, говорит Онищенко. – А дело, Василий Сидорович, вот какое. С минуты на минуту в городе должен объявиться ваш старый знакомый Пaвел Сорочинский.

– Ну и что? – осторожно спрашивает Жук, глядя мимо начгубмила на возвышающуюся на сейфе-постаменте пишущую машинку «Ундервуд». Машинистки в милиции по-прежнему нет, а потому слой пыли на машинке стал еще заметнее.

– А вот что. Сейчас этот Сорочинский является начальником штаба одной крупной банды в Сосницком уезде, которой руководит некий атаман Ветер… Вам что-нибудь говорит такая кличка? Настоящая фамилия этого Ветра – Щур, Роман Щур.

Жук отрицательно крутит головой.

– Нет. Вы же знаете, я давно…

– Понятно. Банда, между прочим, отличается неслыханной жестокостью. На ее счету десятки замордованных людей. Ни в чем не виновных людей. Примите к сведению… Так вот. Сорочинский заявился в город, чтобы найти знакомых и через них связаться с губповстанкомом, если таковой существует. Мы же, в силу сложившихся обстоятельств, ни в коем случае не можем этого допустить. В то же время нельзя и вспугнуть Сорочинского. Вот такая заковыка… Поэтому мы вынуждены пойти на крайний шаг: устроить Сорочинскому встречу с подставным лицом, то есть с мнимым членом руководства мнимого губповстанкома. А поскольку во всем городе из бывших… как бы это выразиться…

– Из бывшей контры, – подсказывает Жук. – Чего уж там…

– …из бывших контрреволюционных деятелей, будем так говорить, – продолжает Онищенко, – пока вы единственный, кто знаком с Сорочинским лично, то мы рассчитываем, естественно, что этим подставным членом руководства губповстанкома будете вы, Василий Сидорович. Я ясно изложил свою мысль?

– Яснее некуда! – брезгливо кривится Жук. – Вы предлагаете мне роль подсадной утки, с тем, чтобы я помог вам накрыть моих бывших единоверцев. Не так ли? Роль, скажу вам откровенно, – иудина. Остается получить тридцать сребреников.

– Пусть будет так, – соглашается Онищенко. – Возможно, в ваших словах и есть доля истины. Тем более, если смотреть на это дело с вашей колокольни. Но давайте взглянем на все это с иной стороны… Выполнив нашу просьбу, вы поможете нам без единого выстрела и напрасно пролитой крови ликвидировать большую и опасную банду, на совести которой, как я уже говорил, немало людских жизней. И неизвестно, сколько еще впереди… Своей помощью вы один смогли бы спасти от жестокой и бессмысленной смерти многих людей. В том числе и ваших, как вы сами изволили выразиться, «бывших единоверцев». Не все же они подряд, без разбору будут приговорены к высшей мере… Ведь так или иначе, рано или поздно все эти банды, в том числе и банду Ветра, мы ликвидируем. Непременно ликвидируем! – резким движением руки рубит воздух Онищенко. – Чего бы это нам ни стоило! Но только тогда уж, в драке, вряд ли кто станет разбираться в степени виновности того или иного бандита. Понимаете, к чему я клоню? Ради этого, я думаю, можно и поступиться своими принципами. К тому же не забывайте и о своей вине перед советской властью, которую мы вам простили. Так почему бы и вам не пойти нам навстречу? Самый подходящий случай…

На подоконнике взрывается требовательным треском телефонный аппарат, и Онищенко, забыв извиниться, хватает трубку.

– Да, это губмилиция! Онищенко слушает! Кто говорит? Понял! Докладывайте, только покороче… Вы не ошиблись? Приметы полностью сходятся? Понятно… Хорошо… Молодцы, ребята! Что они сейчас делают? Зашли в «Чайную» и собираются завтракать? Отлично! Лучше и не придумаешь! Что вам дальше делать? Продолжайте наблюдение. Но только издали, чтобы они ничего не заподозрили. Минут через десять – пятнадцать я сам подъеду к вам. Все!

Онищенко кладет трубку на аппарат и поворачивается к Жуку.

– Вот так, дорогой Василий Сидорович! Сорочинского, как вы, наверное, поняли, мы обнаружили. Теперь надежда на вас. Нет у нас пока другого такого человека, как вы, а время не терпит. Так что реша…

– Да согласен я! Согласен! – морщится недовольно Жук. – Что вы меня уговариваете? Я же не девушка…

22

До Бережанска Сорочинский и Вороной добираются утром, когда пробудившийся город только начинает свою хлопотливую дневную жизнь.

Громко здороваясь и переговариваясь на ходу, спешат на работу люди. С грохотом, напоминающим раскаты грома, поднимаются жалюзи открывающихся магазинов. К магазину, торгующему хлебом, тянется длинная очередь. Ее хвост загибается за угол соседнего дома. Обдавая прохожих синим едким дымом, проносятся легковые машины. В них с непроницаемыми каменными лицами сидят ответственные сов– и партработники в наглухо застегнутых полувоенного покроя френчах. У каждого на коленях пухлый портфель. Непринужденно развалившись, катят на извозчиках одетые по последней моде нэпманы. Подковы лошадей выбивают о булыжную мостовую мелкую ритмичную дробь. Дворники поднимают тучи пыли, не обращая при этом ни малейшего внимания на прохожих. Размахивая руками, свистят на перекрестке регулировщики уличного движения. Их свистки больше всего выводят из себя Сорочинского. Они напоминают ему о не всегда приятных минутах его прежней жизни.