Книга Вяземская голгофа - Татьяна Беспалова

– Не видели ли кого? Тут нехороший народ шастает. Поджигатели. Сучье семя!

– Мы едем от Москвы, – отвечала Ксения, чтобы хоть что-нибудь ответить.

– Не видели ли кого от Москвы-то? Сучье семя – поджигатели тут шастают, – повторила женщина.

Женщина сжимала в руке двурогие вилы на толстом черенке. У колодца собралась небольшая толпа – красноармейцы с флягами, бабы с вилами и лопатами, дедок со старенькой трехлинейкой. Наверное, местный охотник. Соленов, конечно же, в центре сборища. Ксения стала прислушиваться к голосам. Речь шла всё о тех же поджигателях. Ксения выбралась наружу, чтобы лучше слышать. Молодая румяная баба в красном платке и малиновом, отороченном вышитой тесьмой жакете – местная модница – говорила громко, не скрывая праведного гнева:

– В соседнем селе, в Кудиново, – она махнула рукой, показывая направление, – пожгли два дома. Хорошо, безветрие и дожжит, не то всё село бы сожгли. А у нас нынче ночью баню запалили. Да как запалили! Полымя! Дым! Жуть! Мы только стояли и смотрели. Разве такое пламя потушишь? Вон, смотри-ка, начальник, Ивановна теперь слезами заливается. У неё вместе с баней сгорело два снопа сена. Не плачь, Ивановна! Хорошо хоть так обошлось!

– Мы доложим о диверсантах, – твердо пообещал Соленов. – Федор Прокофьевич! Распорядись боекомплектом! Чтобы у всех оружие было наготове!

– Да какое-та оружие! – встрял старик с берданкой. – Они тайно крадутся и, говорю вам, безоружные они. А заводила у них – девка совсем молодая и без царя в голове. Видел я её, да едва не поймал! Напугала старика, чертовка! Глаза бешеные, злее немца!

– Что же она, русская? – спросил у старика старшина.

– Русче не бывает! – ответил старик. – Матом кроет хлеще, чем наш пастух Борька. Я уж восьмой десяток живу на свете, в империалистическую воевал, колхоз строил, а таких заворотов отродясь не слыхивал.

– Так ты говорил с ней? – не отставал Пеструхин.

– Не-е-е! – старик почесал пятерней под шапкой. – Только она со мной говорила, да так, что я и слова вставить не смог.

* * *

Старик с трехлинейкой не желал убираться восвояси. Уже и Соленов, и Гусельников забрались в кузов. И бойцы с ружьями наготове расселись по скамьям, Пеструхин сердито посматривал на неё из кабины полуторки, а Ксения всё смотрела на дорогу. Странная апатия навалилась на неё. Хотелось просто остаться на обочине и так лежать или сидеть под холодным дождем до скончания времен. И пусть наступит зима и укроет её снегом и скует холодом. А потом весна пусть омоет её мутными водами. Но когда-то же наступит и лето, и счастливая жизнь!

– Её надо арестовывать и судить, – бубнил старик. – Таких нельзя на воле держать. Не по правде это: немец жжет, свои жгут.

Ксения, преодолев апатию, двинулась в сторону полуторки. Бабы сплоченной толпой следовали за ней.

– Вы убейте её, если увидите, – проговорила баба в красном платке. – Сделай это, девушка. Ты сможешь. Вон у тебя и парабеллум есть.

– Это ТТ, – отозвалась Ксения. – И убивать я не умею.

– Так прям и убить? Без суда? – усмехнулся Пеструхин, помогая Ксении забраться в кабину полуторки.

– А чо? – подбоченилась баба. – Сейчас убийства повсюду много. Мертвец на мертвеце. Хоронить не успевают. А бесноватую девку грех в живых оставлять. Мало нам от немца напасти!

– Отставить разговоры! – Гусельников со всех силы ударил кулаком по крыше кабины. Водитель включил передачу. Полуторка тронулась с места, оставляя позади толпу рассвирепевших крестьянок.

* * *

Следующая деревня встретила их дымом пожарища. Ксения и обрадовалась, и стушевалась, издали заметив дымные столбы. Слышались странные хлопки, будто кто-то стучал доской по стене. Зачем?

– Что это? Немцы, дяденька?

– Сворачивай с дороги! Сворачивай! – завопил Гусельников, обрушивая на крышу кабины пудовые кулаки.

Полуторка круто повернула влево и тут же застряла в непролазной грязи. Пеструхин мгновенно исчез, только дверь кабины хлопнула раз, второй, третий. Что-то свистело и отвратительно хлюпало снаружи. Ксения видела, как жидкая грязь проселка поднимается рыжими фонтанчиками.

– Пригнись, дура! – закричал кто-то, и Ксения прилегла так, что её голова оказалась на водительском сиденье.

Хлопки раздавались чаще и стали перемежаться железным лязгом. Девушка наконец сообразила, что кто-то из бойцов ведет огонь из кузова полуторки. Значит, неподалеку немцы. Трясущимися руками она расстегнула кобуру, сняла ТТ с предохранителя. Она слышала, как отрылась дверь кабины. Теперь надо было изловчиться, перевернуться, чтобы выстрелить, первой поразить врага. Но Ксения не успела ни изловчиться, ни выстрелить. Она едва не выронила оружие, когда чьи-то сильные руки схватили её. Миг – и она барахтается в грязи рядом с передним колесом полуторки. Чье-то тяжелое тело навалилось на неё сверху, да так, что Ксения окунулась лицом в грязь.

– Отпустите! – пропищала она.

– Я отпущу, а ты не шевелись! Не поднимай головы, дура! – прохрипел Пеструхин.

Старшина сам стрелял из пистолета. Каждый выстрел отдавался в голове Ксении болезненным звоном. Она почти оглохла, в горле першило от отвратительной вони, глаза слезились.

Потом они бежали между ветхими заборами по пустым, щедро сдобренным навозом огородным грядам. Ксения скользила, падала, но Пеструхин снова ставил её на ноги. Порой старшина брал её под мышки и нес по деревенским задворкам, как сломанную куклу. Он привел её к какой-то бане, не церемонясь, сунул в стог и убежал.

– Не высовывайся! Я вернусь за тобой! Это приказ! – бросил он напоследок.

Скоро где-то на дальнем краю деревни возобновилась перестрелка, слышались голоса людей и гудение мотора. Полуторка рычала, как надорвавшийся зверь. Наверное, бойцы вытаскивают её из грязи. Скоро придет Пеструхин и они продолжат путь к линии фронта. Дождик не прекращался, и Ксения, сама того не замечая, всё глубже забивалась в сено. Свежие, легкие мятные ароматы после удушающей пороховой вони успокоили её, но она не снимала пальца со спускового крючка пистолета. Она уже начала замерзать, когда послышались шаги. Ксения осторожно выглянула из стожка. Мимо прошла старая женщина. Подойник брякал в её руке. Забор и надворные постройки крестьянского хозяйства тонули в тумане. Из его сизой дымки сначала появилась стайка кур, предводительствуемая важным петухом. Потом оттуда же вышел сутулый дедок. Хозяин подворья двигался осторожно, держа наготове длинноствольную древнюю берданку. Дед, щурясь подслеповатыми глазами, смотрел по сторонам, но Ксению не замечал. Та уж хотела окликнуть его, когда что-то зашерудило, задвигалось в стогу. Ксения обернулась. Пистолет в её руке сделался странно теплым, по спине липкими струйками потек страх. Что, если это немец? Сейчас ей придется стрелять в человека!

Когда неровная поступь старика затихла в тумане, из стога выпростался чертенок – тощий, грязный, с лихорадочно блестящими глазами.