Книга Таежная вечерня - Александр Пешков

После выздоровления она вернулась в монастырь.

Коля встретил ее возле душевой, куда она пришла набрать воды: поздоровался и сошел с тропинки. Катя тоже остановилась, как будто вытряхивая соринку из туфли. Склонившись, она услышала: «Тянет меня к тебе! Только и думаю! Жду, когда придешь! Звуки твои ловлю!»

Их робкие взгляды тешили кого-то в скучной монастырской жизни. Простое человеческое влечение превратилось в соблазн, в испытание и в желание высмотреть в душе послушника каких-то бесов.

30

Как-то пришел к Сане в келью старый знакомец отец Кирилл. Он выглядел еще более юным, чем показался в тайге. Двадцатитрехлетний юноша с длинными золотистыми волосами. В его облике было что-то ангельское, как обычно изображают их на картинах художники: с тихой скромностью второстепенных персонажей, не балуя нежные лица сильными чувствами или душевными муками.

В руках держал книгу:

– Настоятель передал тебе «Житие преподобного Сергия Радонежского».

– А я читал, – вспомнил Саня повесть Зайцева.

– Вот и хорошо! Теперь сравни.

– Я только и делаю, что сравниваю здесь…

– С тайгою? – улыбнулся отец Кирилл. – Да, красиво там!

– Вас-то, батюшка, что сюда привело?

«Ангел» посмотрел на Саню с удивлением и радостью о том, что кто-то не знает еще его истории:

– Я ведь случайно подвизался! Да! Приходил в церковь ради любопытства, – стал рассказывать он. – Однажды заболел алтарник, батюшка на мне взгляд остановил: иди, мол, чадо, помогать будешь! А я и сам не ожидал, что так все получится.

– Значит, не случайно!

Отец Кирилл засмеялся по-юношески задорно. Ему, как вечному ребенку была уготована и в монастыре счастливая жизнь.

– Видимо, и в вашем деле, – заключил Саня, – кому-то свечки тушить, а кому вериги таскать!

Перед уходом отец Кирилл попросил:

– У нас одна девица полы моет. Хотела в твоей комнате убрать сегодня. – И добавил, опять лукаво: – Странная особа, с кочегаром переглядываются, а делают вид, что не знакомы.

– Так и я с ней знаком. Мы – земляки!

– Знаю, – улыбнулся тихо «ангел» и не удержался: – Раззудит еще она нашу обитель!..

Они вместе вышли во двор.

По пути отец Кирилл рассказал Сане историю одного послушника, который прожил в монастыре семь лет и уже готовился принять иноческий постриг, но настоятель отпустил его в мир. Всего на одну неделю!

– В последний раз свободы хлебнуть, – понимающе кивнул таежный гость.

– А через неделю послушник этот вернулся в монастырь с невестой! – воскликнул «ангел». – Батюшка венчал их. Сейчас парень работает таксистом в городе, сына родил!..

У двери, ведущей к душевой, они почти столкнулись с Катей. Девушка несла ведро с водой. Чуть приостановившись, она поклонилась батюшке. Скрипнула дужка, подумалось, с тоской: взять бы ведро да пойти за ней следом. Куда глаза глядят! Меж белым платком и воротом кофты он успел разглядеть розовую шею с плотным основанием, какое бывает у полногрудых женщин…

31

Долго приживаться в обители таежный паломник не собирался. Устал от непривычной жизни.

В странствии душа и тело потребляют лишь самое необходимое. Обильная еда на столе не радовала. Часто вспоминал он привычную таежную кашу, которую начинал варить, только когда заурчит в животе. Еще Саня любил вздремнуть после обеда. Как зверь после охоты.

Не принимала душа и здешнюю неспешность. Как человек, недавно подвизавшийся на духовной ниве, Саня уже торопился собрать свой первый урожай. Спешил ухватить новые чувства и мысли. Его поспешность объяснял себе настоятель детдомовским желанием скорее получить похвалу.

Из репродукций таежный художник выбрал библейский сюжет: три ангела в гостях у Авраама. Белый шатер, прозрачные фигуры и весенний пейзаж голых деревьев. Саня представил их в образе Кати, Николая и себя. И не потому, что хотел примириться с беглецами, но уже предчувствуя, что охотник и девушка, вместе или порознь, могут как-то вывести его в обратный путь.

Рисуя шатер кочевника, он представлял себе уютный сквознячок под белым сводом. Каменистую дорогу, голые ступни в земной пыли. А в глиняной посудине прохладную воду для мытья ног. Вспомнилась, некстати, баня!

Саня поскреб ногтями под мышкой, чувствуя терпкий запах и невольно выискивая в левом ангеле черты Кати. Такой, как запомнил ее на окраине Салагира. И что удивительно, считая любые объяснения с Катей почти невозможными, он все же ждал от нее какой-то знак…

Его верность не была упорством однолюба. Не убогой страстью человека, который почти насильно совладал с женщиной. Всматриваясь в левого ангела, он видел ответный взгляд, единственно возможный, как его мог понимать художник. У соблазна взгляд многоликий, у спасения – един.

Саня отложил эскизы и подошел к окну, дыра в заборе монастырского сада притягивала его. В эту сумеречную пробоину уходила сейчас, как в детстве, его светлая грусть. Саня отчетливо вспомнил глаза матери, родинку на лбу, и еще более остро проявилось сейчас наследственное чувство какой-то невозможности соединиться его душе с родным человеком.

Он устал быть чужим в монастыре. Ночью, лежа без сна, сжатый узкими стенами, он прислушивался к чужим звукам: шепоту молитв и стон дяди Миши – бывшего скульптора, маявшегося жестоким ревматизмом рук, или глухому стуку грецких орехов из комнаты послушника Андрея, у которого за иконой были воткнуты сухие листья винограда.

В тайге тоже бывали ночи без сна. Они по своему выматывали душу беспричинным страхом. Но в тайге Саня был частью ее жизни. Его затаенные вздохи слышали все звери и птицы: они или обходили его стороной, или вторили ему.

Время было к полуночи.

Саня вышел из кельи во двор.

Дальние сопки скрывал туман. Лунный свет серебрил его рваные края. Ночь была тихой и мудрой.

В кочегарке бывший снайпер пил чай:

– Не спится?

– Не могу…

– Посиди, чего уж.

Коля встал перед иконой, бормоча молитву, он делал это привычно, охаживая себя крестным знамением и заслоняя тенью святой лик.

– Хорошо, что ты пришел, – он налил чай в железную кружку. – Грех с души снял!

– Маялся, что ли?

Саня вспомнил чернявого звереныша на поляне, ползающего в траве. Но не стал напоминать про это. Получалось так, что медвежата уже превратились в легенду и принадлежали только ему.

– Мое дело, – ответил кочегар.

– Чего вы тут ждете? Вернулись бы в деревню да поженились.

– Не понял ты. Нам это на всю жизнь нужно. Предтеча здесь такая!

Уютно гудела печь; Коля полил водой уголь, запахло весенней грязью. Черная бокастая печь с трубой напоминала паровоз без колес.