Книга Большая книга ужасов 63 (сборник) - Елена Арсеньева

Они были ужасно унылыми и совершенно неромантичными. Никакого там звона ржавых цепей, душераздирающих стонов, замогильных шалостей и потусторонних шуток. Тоска смертная – в полном смысле слова.

Ожившие мертвецы оказались немного поинтересней. И, думаю, могли бы здорово напугать какого-нибудь бедолагу, который забрел бы ночью на кладбище и увидел, как они выбираются из могил!

Происходило это так: сначала вспучивалась земля, а памятник или надгробная плита накренялись – и начинали подпрыгивать. Потом они перемещались в сторону, а из разрытой земли показывалась крышка гроба или черная рука в обрывках сгнившей плоти.

То, что выбиралось из могил, выглядело ужасно. Даже странно, что люди – существа довольно красивые при жизни! – могут оказаться после смерти настолько… даже не знаю, как сказать… отвратительными!

Зачем только они наделены способностью покидать могилы! Без них на кладбище было так тихо, хорошо, местами даже симпатично! А это сборище облезлых скелетов, которые нагло гремели костями и пытались улыбнуться черными провалами ртов… и мерцание их пустых глазниц… и пряди всклокоченных волос, которые болтались на черепах и развевались от ветра…

Это было ужасно.

Я не боялся, но до чего же мне было противно, кто бы знал!

А уже стоило подумать о том, что мне предстоит…

Но я быстренько отогнал все сомнения и продолжал продвигаться по кладбищу с самым равнодушным видом, словно мне все по фигу, словно я здесь свой в доску и всякое такое видел-перевидел.

Я не знаю, было это какое-то особое время для мертвечиных прогулок или они еженощно по кладбищу прогуливаются, однако здесь оказалось весьма, извините за выражение, многолюдно.

Некоторые мертвецы вытаскивали из старых могил, обитатели которых уже вовсе разложились и почти рассыпались прахом, позеленевшие, светящиеся, как гнилушки, кости и даже глодали их, отвратительно причмокивая.

Заслышав мои шаги, мертвецы поворачивали черепа, видимо надеясь, что это какой-нибудь трусоватый человек пожаловал к ним – в качестве закуски или основного блюда к их погребальной пирушке. Но тотчас отворачивались – разочарованно, а некоторые даже со страхом.

Ну и отлично. Мне сейчас было не до новых знакомств. Я искал нужную могилу, внимательно вглядываясь в надписи на памятниках и крестах.

Белый Волк сказал, что этого мальчишку похоронили в семейной ограде всего три дня назад. Чтобы обратно в человека превратиться, мне нужно было сжечь клок от савана ребенка.

Именно от савана недавно погребенного ребенка…

Саван – это одежда, в которую одевают мертвых. То есть надо разрыть могилу, вскрыть гроб и оторвать клок от костюма пацана, или во что он там одет будет, – ну и сжечь.

Каким образом костер развести – меня не проинструктировали.

Ладно, может, до чего-нибудь додумаюсь, когда этот клок раздобуду.

Еще могилу надо найти…

И вдруг я услышал чей-то голос.

Детский голос.

– Дяденька, вы не видели мою маму? – спросил он.

Я резко обернулся.

Немного сбоку, за оградкой, стоял пацаненок лет пяти. Его голова была обмотана бинтом так, что казалось, будто на него надета шапочка.

Ничего себе, навернулся! В аварию попал, что ли? Ему в постели надо лежать, а не шляться по ночам на кладбище. Вон какой бледный, сразу видно, что плохо себя чувствует!

Может, тут поблизости больница есть? И он оттуда удрал, но заблудился и…

И вдруг до меня дошло!

Никакой больницы тут нет. Да и в какой больнице пациенты ходят в черненьких аккуратненьких костюмчиках, в белых рубашечках и в галстуках-бабочках?! А он был одет именно так.

У меня тоже был в детсаду такой галстук… В такой же мелкий белый горошек…

Нет, он не из детсада. И не из больницы…

Но главное даже не в этом! Он видит во мне человека! Он назвал меня дяденькой… ему лет пять, мне – тринадцать… ну, честно говоря, когда я в детсад ходил, мне все семиклассники казались практически стариками. Конечно я для него дяденька.

Он не сказал «собачка», не посвистел мне.

Он увидел, что я человек!

Мелькнула мысль, что я каким-то образом вернулся в нормальный облик. Покосился на себя… ну да, ждите ответа, как был волкопес – или песоволк, без разницы, – так им и остался!

Но мальчишка видит человека… Значит, это не простой мальчишка.

В смысле не живой. Это всего-навсего призрак.

Он был очень похож на человека, гораздо больше похож, чем все прочие бестелесные существа, на которых я тут уже нагляделся.

И все же было понятно, что он – призрак. Потому что за его спиной стоял дубовый крест, который просматривался так же отчетливо, как если бы его от меня ничего не загораживало.

Крест стоял на могиле, заваленной свежими цветами и венками. На табличке было написано: «Мишенька Кузнецов». Значит, мальчишку этого так звали. И еще там была дата рождения и смерти.

Ему исполнилось ровно пять лет. Он умер в день своего рождения. И случилось это три дня назад.

И его уже похоронили?! Так рано?!

И тут я вспомнил про того старика, к которому папа на похороны зимой ездил. Родители тогда говорили, что хоронят людей через три дня после смерти, потому что в эти три дня душа еще недалеко от тела, а потом она, точно в то время, в которое человек умер, отправляется на небеса, где ей сначала показывают рай – до девяти дней, а уж после девяти дней уводят смотреть на адские мучения, а потом, после сорока дней, святые небесные силы решают, куда душу определить, в рай или в ад.

Душа этого мальчишки пока еще была рядом с его мертвым телом.

– Дяденька, вы не видели мою маму? – повторил он.

Я помотал головой. Я смотрел на него и смотрел.

Именно его могила – та, которую я ищу.

Именно этот мальчишка – тот, о котором говорил Ликантроп, Белый Волк.

Именно этот мальчишка нужен мне, чтобы вернуться домой!

Мое спасение совсем рядом. Осталось только лапу протянуть… то есть руку.

Протянуть руку. Разрыть землю, докопаться до крышки гроба, сорвать ее и вытащить мертвое тело этого, как его… я только что прочитал на кресте, как его зовут, этого пацана…

Забыл. Да какая мне разница, как его зовут?! Мне не имя его нужно. Мне нужно кое-что из этой могилы.

Чтобы весь этот кошмар, который со мной творится, кончился! Чтоб я смог вернуться домой!

К маме с папой.

Вернуться – и все забыть!

Осталось сделать один шаг. Одно движение.

Достать из могилы мертвого мальчишку.