Книга Слабая, сильная, твоя… - Яна Розова

— ИП — инстинкт противостояния. У меня очень развит.

— И как он проявляется? — спросил он недоверчиво.

— Вы читали дело моего первого мужа? Оно связано с этим делом напрямую.

— Конечно, читал. Он убил свою сестру.

Господи, как сложно! Ведь не просто «убил сестру», а «почему-то убил сестру, до сих пор не ясно». Но разговор не о том!

— Там где-то записано, что после того как он застрелил Альбину, он приставил пистолет мне ко лбу. Надо было просить, чтобы он не убивал меня, а я послала его. Вот это и есть ИП.

— То есть, когда назло делаешь? — Вид у него был заинтересованный.

Мне захотелось объяснить благодарному слушателю:

— Часто получается назло. Но это не главное. Надо сохранить себя не как биологическую единицу, а как личность. Свое достоинство сберечь.

— А! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, да? — Он вроде понял.

— Примерно так. Хотя иногда живешь на коленях и радуешься.

Впрочем, об этом он меня не спрашивал, а я и это могла бы хорошо объяснить.

— Знаете, а вы ведь мне сразу вроде не понравились, — простодушно признался Паша, — не верил я вам. А сейчас верю: так бывает, рвешься до последнего, и уже когда совсем плохо — прорываешься! Так и вы — не хотели Черенку подчиняться ни в какую и — получилось! Повезло вам, когда вы его кружкой-то двинули: кружка эта раскололась и острый осколок попал в самый висок. Вы уже в труп стреляли. И со вторым повезло — ранили в грудь, тяжело. Вы стрелять-то где учились?

— В кресле перед телевизором.

— М-да. Опять, значит, повезло, — в его лице мелькнуло сомнение, но исчезло. Он поднялся и сказал: — Ладно, отдыхайте. Думаю, больше не побеспокоим. Поправляйтесь! До свидания.

Глава 24

Мир звонил мне по два раза на день. Докладывал, где был, что видел, кто что сказал. И только о самом главном молчал как рыба. А самым главным было то, что ничего не кончилось со смертью Мирзоева. Больше того, все только начинается! Черенок — пешка, никто. После его смерти за дело возьмутся те самые серьезные люди, о которых говорил мой похититель.

Во мне же что-то щелкнуло там, в той комнате. Вроде все хорошо, но… Я и раньше была совсем одна, только не думала об этом. Сама со своей любовью. Мир был только объектом страсти, никогда мне и в голову не приходило советоваться с ним, обращаться за помощью, искать сочувствия, понимания. А теперь стало ясно: в экстремальной ситуации мне оставалось надеяться только на себя. Именно поэтому и проявился этот пресловутый ИП. А у Мира был выбор еще до того, как меня похитили. Он мог принять условия Мирзоева, не рискуя мной. Но его дело значило для него больше жизни любящего его человека.

Я еще не осмыслила этого в полной мере, но уже прорастали тоненькие побеги обиды в моей душе. Почва была вполне благодатной. Годами я получала в награду от человека, которого обожала, только равнодушие. Каждая холодная ночь, согреваемая алкоголем, но не любовью, оставляла капельку питательной влаги для ядовитого цветка, грозящего вырасти в огромную ветвистую лиану. Кто знает, не будет ли такое растение закрывать для меня солнце любви?

Однажды Мир позвонил и сказал, что не может больше жить в разлуке, приедет послезавтра и заберет меня в Париж. Он уже нашел медсестру, которая будет ухаживать за мной в нашем доме. Я ответила: «Хорошо» и отключилась.

«Он не может, — подумала я, — что это случилось с ним? Снова придумал, как меня можно использовать в хозяйстве?» И ведь была права!

Через день Мир увез меня домой, в Париж. Все пошло почти по-прежнему. Хотя нет, не по-прежнему. Во-первых, я не работала — депрессия делала меня рассеянной и нервной. Плохо выглядела к тому же, на лбу красовался шрам. Мир предлагал сделать косметическую операцию, но я тянула время — очень не хотелось встречаться с врачами снова.

И потом, была смутная мысль, что этот шрам, след моего жизненного опыта, теперь вроде знака на лбу. Нет, не знака, а вроде рубца после тяжелой операции на мозге. Неважно, главное, что, глядя на него и ощущая его под пальцами, я напоминала самой себе, что мне пришлось пережить. И почему. И каков результат.

Во-вторых, муж вел себя, будто влюбленный студент. Меня это немного напрягало. Я не привыкла к цветам, интимным ужинам с продолжением в постели, поездкам на выходные за город с остановками в деревенских гостиницах, похожих на домики из сказок Шарля Перро. Он дарил мне милые, но очень дорогие безделушки, старался говорить не о делах, держал за руку во время представления в театре.

Конечно, это было приятно. Он по-прежнему волновал меня, был моим единственным мужчиной. Я восхищалась его умом и умением вести себя, любила проводить с ним время, радовалась его подаркам, желала его тело. Но ушло что-то важное, может, даже главное.

Друзья не покидали меня. Раньше я не знала, что они вообще есть в моей замужней жизни, но Мишель, секретарь Мира, и Поль не забывали звонить и сообщать разные новости офиса: этот женился, тот сорвал сделку и довел мсье Шахова до бешенства, у тех любовный роман и они попались в рабочее время в мотеле, и мсье Шахов был очень сердит. Забавно, но в фирме Мира и во Франции, и в России сотрудники боялись шефа и считали тираном. Хотя что же тут забавного, он и впрямь очень серьезно относится к своему делу. Ему было непонятно, что может быть еще какая-нибудь жизнь, другие интересы. Он воспринимал своих работников только как биологических роботов, выполняющих поставленные им задачи. Семья? Друзья? Любовь? Этого не бывает. Это только по телевизору и в романах, чтобы биороботы могли поразвлечься. Таким же роботом для него была и я.

Поль иногда даже заезжал за мной, ближе к вечеру, и мы отправлялись куда-нибудь выпить. Миру ни он, ни я никогда не говорили, где были и что делали. Он бы возражал против такого вредного для моего здоровья времяпровождения.

Сюзанна снова вернулась к Полю. Парень был откровенно рад, он любил ее, принимая такой, какая она была на самом деле: красивой, примитивной, капризной, изменчивой, своевольной, амбициозной и ласковой. Конечно, теперь Мир знал, кто оказался слабым звеном и откуда у похитителей сведения о фирме и даже некоторые закрытые документы, но я приложила все усилия, чтобы Поль не стал козлом отпущения. Мы с ним были товарищами по несчастью: мы любили, и это считали высшей моралью для себя и окружающих.

Поль подсмеивался над женой, иногда даже в обществе, но не мог от нее отказаться. Выставляя ее дурочкой, он выставлял глупцом и себя, прекрасно понимая это, удивляясь самому себе. А я понимала его и удивлялась ему. Он был очень хорош и внешне, и в душе. Он был особенным, он был умен, добр, снисходителен. Такие парни — редкость в нашем мире. И рядом с ним — Сюзанна! Сюзанна, не способная понять, удивиться, простить, восхититься, любить. Но как каждый народ достоин своего правителя, так и каждый мужчина достоин своей женщины. Раз ему хорошо с Сюзанной, значит, так надо. Вот что каждый раз я думала, слушая рассказы Поля о своей возлюбленной.