Книга "Злой дворник". Чистая правда о грязной работе - Евгений Гончаров

Впрочем, быть может, дама в парке смотрела на звездное небо, чтобы набраться вдохновения для написания хайку.

Подходит очередь хохлушки и она начинает торговаться с китаянкой.

– Маша, отрежь мне вот столько (показывает пальцами).

Продавщица отрезает шмат семги, взвешивает и называет цену:

– Двасать сем.

– Ой, а за двадцать можно? – сбивает цену покупательница. – Ты ее мне посоли – в обед под пиво пойдет.

– За двасать не мозно, – не соглашается китайская Маша, беря из-под прилавка полгорсти соли и втирая в семгу.

– А за двадцать пять? Ты ее в пленочку заверни.

– За двасать пять мозно, – соглашается китаянка, оборачивая рыбу тонким полиэтиленом с рулончика.

Хохлушка достает кошелек, отслюнявливает две бумажки по 10 юаней и считает мелочь, жалостливо причитая:

– Только двадцать три юаня. Больше нету.

– Забилай! – не разрешает, а просит китаянка, видя, что застопорившаяся очередь уже пошла хвостом.

– Спасибо, Маша! Ты – настоящая подруга! – благодарит любительница сочинять хайку на лоне природы под звездным небом.

– Ты хитлый! – режет правду-матку Маша.

И тут хохлушка выдает нечто.

– Ой, а про пиво-то забыла! – спохватывается она. – Дай две бутылки «Цинтао».

Она достает стоюаневую бумажку и докупает две бутылки китайского пива по 7 юаней.

Всем, и украинской девице, известно, что на Ябаолу пиво стоит, как минимум, в два раза дороже. Пройди ты сто метров до супермаркета и купи то же «Цинтао» по 3,5 юаня за бутылку. Выторговала 4 юаня за семгу и тут же переплатила за пиво 6 юаней – где логика?!

То ли и вправду с большого перепоя, то ли показала, что не бедная. Но впечатление произвела.

Как торгуется еврейский мальчик

Когда у пекинского торговца обувью во время обеда вдруг застревает в горле кусок жареной свинины, это неспроста. В этот момент в далекой Одессе родился еврейский мальчик. Какая же связь между китайцем, продающим ботинки и туфли на русскоязычной улице Ябаолу, и еврейским младенцем, писающим в пеленки где-то на Малой Арнаутской, спросите вы у меня? И я вам отвечу: связь – прямее не бывает.

У китайского обувщика есть еще ровно двадцать два года, чтобы спокойно торговать и расширять свое дело от уличного лотка до собственного мелкооптового магазина. Еврейский мальчик тем временем подрастет и пойдет в школу, с отличием окончит институт торговли, а потом приедет в Пекин изучать китайский язык.

Понятно, что еврейский мальчик должен что-то кушать и во что-то одеваться и обуваться. И последняя из названных потребностей как раз-то и приведет его в лавку того самого некогда подавившегося пекинского обувщика.

Небу было угодно, чтобы именно в тот момент там оказался и я. И моя скромная миссия в том, чтобы рассказать вам, как торгуется в Пекине еврейский мальчик из Одессы. Это не просто торг, это стихи в прозе, одновременно «Екклесиаст» и «Плач Иеремии»!

Пекинский обувщик уже давно имеет в найме полтора десятка складских рабочих и продавцов, и может по нескольку дней не появляться на Ябаолу. Но по многолетней привычке он часто сам становится за прилавок, чтобы личным примером показать подчиненным, как надо торговаться. Ах, если бы он знал, что сегодня не его день, он лучше бы поиграл с друзьями в маджонг (китайское домино).

У дверей звенит бронзовый колокольчик, и входит еврейский мальчик. Он вежливо здоровается, соколиным взором выхватывает на полке за спиной у хозяина лавки самую дешевую пару туфель и равнодушно спрашивает:

– Сколько это стоит?

– 300 юаней, – не оборачиваясь к обуви, лениво отвечает торговец.

– Ты меня обманываешь, – спокойно возражает еврейский мальчик, – это не может стоить 300 юаней.

Торговец обувью в легком замешательстве, он вынужден посмотреть на предмет спора.

– Эта пара стоит 300 юаней, – повторяет он свою начальную цену, но уже не столь уверенно.

– Эти туфли не могут стоить 300 юаней! – категорично утверждает еврейский мальчик.

– А сколько же они могут стоить? – делает вид, что удивляется, один из самых опытных торговцев обувью с улицы Ябаолу.

– Минимум – 500 юаней! – сражает его наповал молодой нахал с Малой Арнаутской.

Пекинский обувщик, впервые оказавшись в столь глупой ситуации, не находит сразу, что сказать на это.

Еврейский мальчик берет с полки туфлю и вертит ее в руках, горячо комментируя при этом:

– Смотри, это же натуральная кожа! Этой подошве не будет сноса! Какой модный каблук! Какая мягкая стелька! И ты утверждаешь, что эта пара стоит 300 юаней?! 500 юаней и не меньше!

– Тебе отдам за 400, – говорит сбитый с толку обувщик.

– Всего-то за 400? Да я не дам за них и 40! – диаметрально меняет тактику торга еврейский мальчик. – Разве я похож на дурачка? Каблук-то сделан из картона! Это же самый дрянной кожзаменитель! В эти туфли можно обуть лишь покойника!

– Можно подешевле, – неуверенно говорит хозяин обувной лавки.

– Беру за 50!

– Отдам за 100!

– За 100 – три пары!

– Забирай, – соглашается совсем запутавшийся в расчетах торговец обувью, краем сознания все-таки понимая, что продешевил, минимум, вдвое.

– Если порвутся, принесу на замену, – ставит точку в торге еврейский мальчик.

Пекинский обувщик согласно кивает головой. Сейчас у него одно лишь желание – прийти в кабинет и вызвать по телефону девушку из массажного салона, чтобы она своими сильными пальцами нащупала на его голове обезболивающие точки, намяла шею и плечи.

Я выхожу из обувной лавки вслед за еврейским мальчиком. Узнав во мне соотечественника, он жалуется:

– А ведь обманул меня китаец. Живу я здесь больше года, и еще ни в одном магазине мне ни разу не заменили бракованную обувь. Вся прихожая завалена порванными туфлями.

– Но почему же ты не покупаешь по 200 юаней хорошую обувь? – спрашиваю я.

– Оно, конечно, надо бы так, – соглашается еврейский мальчик, – но я не столь богат. Зато, каждую неделю – в новых туфлях.

Теперь-то я знаю, за что китайцы очень уважают евреев.

Мишкино карго

Мишку я знаю давно – он мой земляк по Благовещенску. За свои тридцать с небольшим лет он перепробовал много занятий: перепродавал подержанные «тойоты» и «ниссаны», был валютчиком-менялой и даже приторговывал наркотиками в ночном клубе.

И вдруг встречаю его в Пекине на улице Ябаолу. С удивлением узнаю, что Мишаня остепенился – стал владельцем карго (так здесь называют маленькие транспортные предприятия). Но, при более подробном знакомстве с его новым бизнесом, убеждаюсь, что своим жизненным устоям этот человек нисколько не изменил.