Книга Хазарская охота - Арина Веста
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я об этом никому не говорил, даже Костеньке. Слабину я в нем чую, губительную для настоящего ученого… – отдышавшись продолжил Колодяжный. – Он ведь в ту ночь в музее оставался, когда девчонку убили…
– Срочная работа? – ледяным голосом уточнил Глеб.
– Если бы! Причина сугубо бытовая – он у нас в коммуналке живет, так его соседка хахаля привела и замок сменила. Костенька приладился ночевать то на вокзале, то в музее. Я тогда его прямо спросил, что ночью случилось? Он глаза отвел, сказал, что охрана его выставила, и он на лавочке в парке до утра продрых, ночи, мол, теплые.
Знает он что-то, сердцем чую, знает. Блеск у него такой в глазах появился, как у собаки, что кость зарыла!
– Больной, укол! – рядом с кроватью выросла тощая рыжая медсестра, сама похожая на шприц с ржавой иголкой. – Посетитель, поторопитесь, у нас обход!
Сестра немилосердно ткнула больного шприцем и важно удалилась. Прощаясь, Колодяжный сжал ладонь Глеба, передавая в этом коротком пожатии свою боль и надежду.
– Отомсти! Отомсти за меня, Соколов, за нас всех… По-нашему, по-смершевски, сынок!
– Обещаю, батя… – сухо сказал Глеб.
Девья гора
Меч булатный – мое сокровище…
Русскому мечу негде разгуляться в степи, где свищут легкие сабли кочевников, но при взятии крепостей и в ближней сечи нет у руса более верного друга, чем меч харалужный, с двух сторон заточенный, заговоренный на волховском камне в священной дубраве. На ратном ристалище в Перунов день сломал Радим меч, что верно служил его отцу и деду – знать, вышла сила древних заклятий. Долго искал Радим меч под руку. Много перепробовал франкских, свейских, варяжских и арабских мечей. Иной разрезал хлопок надвое, иной проходил сквозь платок, пущенный в воды Днепра, но не срасталась с рукой рукоять, а дол – с дланью.
Узнав про его заботу, поведал старец Чурило, что в старых курганах, в могилах героев спят самые лучшие мечи, и обещал помочь вынуть меч из-под спуда.
Ранней весною отплыли Радим и Чурило в северные земли. В устье Свиль-реки старец велел пустить по воде лебяжье перо и плыть за ним. Там, где перо запутывалось в камышах, оставались на ночь, а поутру плыли дальше, пока не добрались до высокой горы. Был канун Ярилиного дня, и гора светилась в вечернем сумраке, словно рой огненных пчел ночевал на ее склонах.
– Пусти стрелу в белый свет и иди искать, – сказал старец Радиму. – Если спросят тебя, зачем пришел, скажешь – стрелу потерял.
Пустил Радим стрелу в звездное небо, и растаяла стрела в ночной синеве, но старый сокол, что сидел на плече у Чурилы, не понял игры и скрылся в тумане у подножия горы. В девичьем хороводе нашел он Пребрану и закружил над нею. Оставила Пребрана хоровод и побежала к берегу. Издалека узнала она Радима, бросилась к нему, обняла невесомыми руками, обвилась змейкой туманной, обожгла губы Перуновой искрой, и под ласками Берегини забыл витязь об оставленной в Киеве Амане. Долго просил он у старца позволения взять с собой Пребрану.
– Не ломай цветущей березы, – отвечал старец. – Быть Пребране Царицей Дев, чтобы продолжить сей дивный род! Да и ты забыл разве, что с военной добычей обручен? Когда первый раз в насилии и ненависти слилась твоя кровь с кровью хазаринки, изурочил ты судьбу свою и судьбу той девы, что ждала тебя. Знаю, есть у здешней царицы заклятый меч. Мы пришли за ним, или ты позабыл?
И со стыдом умолк Радим.
На рассвете пришла Пребрана к слепой Вещунье, что пела песни судьбы и видела будущее за вечною тьмой. Положила Вещунья легкую руку на темя Пребраны и запела:
– Все, что попросишь, то и получишь. Если покинешь пристанище Вил, много горя узнаешь. Силы и крылья утратишь среди суетливого мира, станешь обычною женщиной, слабою бабой. Ныне о веке Железном прокричала мне вещая Птица, скоро затмится разум людской и обагрится Секира Судьбы кровью невинной.
– Я не останусь, – тихо сказала Пребрана.
– Ради мужчины хочешь порушить обеты!
– Люб он мне, матушка, люб больше света белого… – прошептала Пребрана. – Отпусти…
– Тяжесть под сердцем – женская радость, – улыбнулась Вещунья. – Сын у тебя воссияет во чреве, ясный как месяц и светлый как солнце.
– Я ухожу… – проронила Пребрана. Каркающим смехом разразилась Вещунья:
– Вижу – крепко связаны руки, губы запечатаны, долог путь в камышовую страну. Проводите ее и наградите подарком любым! – приказала Вещунья девам.
В память о Девьей горе попросила Пребрана топорик-секиру и меч позабытого воителя, что спал под высоким курганом.
В ту же ночь при свете младой луны закалил Чурило в огне древний меч и по обычаю варягов дал ему новое имя: Кречет.
В Киеве Пребрана остановилась в палатах у Радима и на следующее утро в сопровождении старца пошла к Святославу.
– Кто ты? – спросил Святослав.
– У меня, Светлый княже, много имен, о каком ты спрашиваешь?
– У кого ты остановилась?
– Я живу в доме сотника Радима-Кречета.
– Ты жена ему?
– Нет, – ответила Пребрана.
И пожелал Святослав взять в жены Пребрану, ибо красота ее затмила красоту всех виденных им женщин.
– Если хочешь жениться на ней, князь, сначала убей меня, – сказал Радим, и протянул князю свой обнаженный меч, но сердце Святослава уже кипело.
Тогда заговорил Чурило Соловей:
– Светлый княже, тронешь ее – прогневишь Богов, ибо она наполовину сестра твоя, – и показал на топорик со знаком Сокола.
Тогда рассмеялся князь, назвал Пребрану сестрой и подарил ей княжую гривну, какие носили люди дома Рюрика.
В тот же день старец зажег огонь в каменной чаше у корней Перунова дуба и трижды обвел молодых вокруг тысячелетнего ствола. На дубовую ветвь повесил золотое колечко, и жених выстрелом из лука снял подарок для суженой. После старец связал рушником запястья Радима и Пребраны, навечно соединяя их судьбы.
– Сладко! – первым крикнул Святослав, и поднял за здоровье молодых пенный рог.
Когда на Киевские холмы опустилась ночь, отвел Чурило новобрачных в чертог, стоявший посреди березовой рощи. Стены хором были сложены округло, подобно колодцу в десятерик. В бревенчатых стенах было десять окон, по числу солнечных месяцев. Солнце, касаясь лучом оконных отверстий, указывало дни праздников и вознесения треб. Своды и крышу держали витые столбы, стены украшены были изящной резьбою: птицы и звери, казалось, дышали, ветви качались, цветы раскрывались, словно, касался их Велес-волшебник. На возвышении стояло ложе, выточенное из смолистого кедра, застланное шкурами зверей и мягким серебристым полотном.
В узкое окошко смотрел молодой месяц в легкой дымке и отражался в серебряной чаше. На ласковые, едва слышные голоса Радима и Пребраны влетел в окно белый сокол и сел в изголовье ложа.
