Книга На льду - Камилла Гребе

Последние слова заставили Санчес присвистнуть:

– Он наш!

– Нет. Мы только можем доказать, что он трогал мачете, не больше. Криминалисты сейчас сравнивают травмы, полученные жертвой, с травмами Мигеля Кальдерона в деле десятилетней давности. Завтра или крайний срок послезавтра у нас будет отчет. Кровь в прихожей принадлежит жертве. Моча мужская. Пока еще нет результатов экспертизы на ДНК, но специалисты над этим работают. Как вы знаете, ДНК сложнее выделить из мочи, чем из крови и тканей.

– Итак, моча мужская. Что это нам говорит? – интересуется Санчес.

– Что мужчина помочился в прихожей, – отвечает Манфред.

Раздается хихиканье.

– Это я поняла, не дура. Но зачем?

– Это нам предстоит выяснить.

– Была ли моча на месте преступления в деле Кальдерона? – спрашиваю я.

Манфред качает головой:

– Нет. Я разговаривал с криминалистами, которые прочесали каждый сантиметр дома Йеспера. Они не нашли ничего примечательного, помимо корзины с использованным женским бельем в шкафу рядом со стиральной машиной в подвале. В ходе допроса Ани Стаф мы узнали, что Орре собирал использованное белье своих подружек. Это его возбуждало.

Снова смех в комнате, который затих, стоило начальнику обернуться и грозно посмотреть на подчиненных.

– Они нашли еще кое-что, – продолжает Манфред. – Окровавленные трусики под кроватью Йеспера Орре на втором этаже.

– Критические дни? – предполагает Санчес. Манфред качает головой.

– Пятна застарелые, и, судя по их расположению, трусы использовались для того, чтобы остановить кровь. Например, на руке. Мы пока не знаем, полезна ли эта находка для следствия, но это единственное, что представляло интерес в доме подозреваемого.

Манфред листает блокнот и добавляет:

– Еще одно. Петер говорил со страховой компанией, которая расследует пожар в гараже Орре. Они считают, что это поджог. На месте пожара нашли следы бензина. Этим занимается местная полиция. Подозреваемых у них нет, но страховщики намекнули, что готовы поспорить, что это дело рук самого Орре.

– Как его финансовое положение? – спрашивает руководитель предварительного следствия на сконском диалекте.

– Отличное, – говорит Петер за моей спиной.

Я не оборачиваюсь, снова думаю, что мне не стоило приходить сюда. Но я вообразила, что достаточно сильна, чтобы выдержать несколько собраний с мужчиной, который разрушил мою жизнь десять лет назад. Я не могу отказаться от работы, которую обожаю, только из страха встречи с ним. Пусть не воображает, что он что-то для меня значит. Я должна думать не о прошлом, а о будущем, потому что у меня мало времени.

– Его официальный годовой доход больше четырех миллионов крон. Помимо этого, он владеет акциями стоимостью три миллиона крон, и долгов за ним не числится.

Грегер Сэвстам ерзает на стуле:

– Как такой человек, как Йеспер Орре, мог вот так просто исчезнуть?

Манфред прокашливается:

– Вся полиция ищет его.

– У меня плохое предчувствие, – продолжает Грегер Сэвстам. Он поднимается и засовывает руки в карманы мятых костюмных брюк. – Мы ничего о нем не знаем. Старинное мачете с рукояткой из черного дерева и окровавленные трусы не помогут решить эту загадку. Прошло уже три дня. Журналисты уже оборвали нам все телефоны. Личность жертвы не установлена. И местонахождение Йеспера Орре нам неизвестно. Мне даже стыдно, что мы собрали так мало информации. Как я теперь покажусь на глаза начальству?

– Завтра мы встречаемся с ревизором «Клотс и Мор». Они проводят внутреннее расследование деятельности директора. Ходят слухи, что он отпраздновал свое сорокалетие за счет компании. Посмотрим, что они нам сообщат.

Грегер Сэвстам выглядит усталым и озабоченным. Видно, что ответы Манфреда его не удовлетворяют.

– Даже если он растратил деньги компании, это не значит, что он убийца. Может, займемся чем-то более полезным? Например, попросим помощи у прессы? Сделаем нестандартный ход?

– Но мы уже сообщили прессе, что в его доме найден труп женщины и что сам он в бегах, – возражает Манфред.

Грегер Сэвстам только отмахивается.

– Я знаю. Я не это имел в виду. Может, опубликуем фото жертвы, чтобы ее опознали?

– В таком виде? Обычно мы так не делаем, – колеблется Манфред.

– Мне плевать, что мы обычно делаем. Мы топчемся на месте. Мы не можем сидеть тут, ковыряться в носу и гадать, что он делал с использованным женским бельем.

– Можно сделать реконструкцию лица, рисунок, – предложила Санчес. – Это лучше, чем печатать отрубленную голову.

Грегер устало смотрит на нее:

– Это лучшая идея из тех, что я от тебя слышал за долгое время, Санчес. Займись этим.

Я сижу в кожаном кресле перед камином и читаю старый протокол дела об убийстве Кальдерона. Огонь потрескивает в камине. На мраморном журнальном столике рядом горит свеча. Странно видеть свои собственные высказывания и выводы. Столько лет прошло. А моя жизнь практически не изменилась. Я живу в той же квартире с тем же мужчиной. Единственное изменение в моей жизни – это собака.

Я смотрю на Фриду, свернувшуюся клубком у моих ног. Она спит и дёргает во сне ногами, словно ей снится сон про охоту и погоню. Я возвращаюсь к протоколу. Помню, что мы долго обсуждали, зачем убийце понадобилось подклеивать глаза жертве. Я закрываю глаза, наслаждаюсь теплом от камина, думаю. Зачем преступник подклеивает глаза трупу? А именно это нам сказали криминалисты. Причем пост мортем – после наступления смерти. Они это выяснили по пятнам крови под скотчем. Убийца поставил голову жертвы лицом к входной двери и подклеил глаза так, чтобы голова смотрела на входящих в квартиру. Зачем? Может, убийца знал, кто найдет Кальдерона? Может, это было послание? Или он просто хотел унизить жертву, как это делали кельты, привязывая головы врагов к седлу и везя домой в качестве трофеев? Из прихожей доносится лязг ключа в скважине. Фрида замирает, вздрагивает, вскакивает и мчится в прихожую, виляя хвостом от радости. Надо спрятать протокол, чтобы не злить Уве. Он придет в ярость, если найдет его, но у меня нет сил. Я так и сижу с протоколом в руках. Муж стоит в дверном проеме. Серые волосы растрепаны. Лицо красное от холода. Бордовый пуловер обтягивает живот. По нему видно, что он раздражен. У мужа бывают такие дни, когда он возвращается с работы в дурном настроении. Обычно это бывает после того, как он поругается с кем-то на работе. Сначала он молчит, но постепенно начинает изливать свое раздражение на меня. И всегда виноват или некомпетентный коллега, или невежливый пациент.

– Привет, – говорит он.

– Привет.

Он продолжает стоять в дверях, переминаясь с ноги на ногу, словно не зная, что ему делать.

– Как прошел день?