Книга Пленница судьбы - Лора Бекитт

Вряд ли Мари сумела бы совершить то, чего, несмотря на всю свою решимость, смертельно боялась, совершить так, чтобы понравиться мужчине и заставить его заплатить. Она ничего не знала ни о навязчивости, ни о жестоком торге, ни о конкуренции. Единственное, что запомнила Мари: в публичном доме заработать нельзя, там все забирает хозяйка. Так говорила Шанталь.

Почти совсем стемнело, а Мари все шла и шла — померкший взгляд, скованные движения… Она обгоняла мужчин, которые на нее не смотрели, или они обгоняли ее.

Наконец, собрав всю свою волю, она решилась и, нагнав прилично одетого господина, прошептала:

— Месье…

Но тот не оглянулся, и тогда Мари схватила его под локоть, а потом развернулась и встала перед ним как стена.

— Что тебе нужно? — грубо произнес мужчина, тогда как девушка вздрагивала и трепетала под его пристальным, суровым, отчужденным взглядом.

— Не пойдете ли со мной? Я бы могла… — И она улыбнулась с жалкой претензией на кокетство, глубоко чуждое ее прямой и искренней натуре.

Как ни странно, именно эта улыбка больше всего разозлила мужчину.

— Иди прочь, тебе говорят!

Заметив на противоположном тротуаре фигуру жандарма, он крепко схватил Мари за руку и крикнул:

— Полиция!

Жандарм пересек улицу и подошел к ним.

— Вот эта девка преследовала меня целый квартал, нашептывала непристойности!

Жандарм слегка поклонился.

— Я задержу ее, месье. — И он взял Мари за локоть.

— О нет! — в испуге прошептала она. — Я не преследовала этого господина и не говорила ему ничего такого…

— Разберемся.

А мужчина, раздраженно кивнув, быстро пошел дальше.

Мари привели в полицейское отделение второго бюро первого отдела префектуры, в те времена выполнявшего функцию полиции нравов.

— Еще одна! — заявил жандарм и грубо толкнул девушку на деревянный стул. — Приставала к прохожим на улице Пелетье.

Другой полицейский (в его взгляде не было и намека на сочувствие, но не было и презрения) спросил:

— Имя? Фамилия? Возраст? Место жительства?

Мари ответила, он записал.

— Давно в городе?

— Я приехала сегодня.

— Значит, не зарегистрирована.

— Что это означает?

— Книжка есть?

— Какая книжка?

— Все ясно. — Он со вздохом отложил перо. — Пройдешь осмотр и зарегистрируешься. Но это потом. Ночь проведешь в участке, а завтра поедешь в префектуру, потом в Сен-Лазар, в изолятор. Все, можешь идти. Отведите ее… — Он махнул рукой.

— Мне… что-то будет? Меня накажут? — прошептала Мари. В ее глазах полыхал огонь возмущения и испуга.

— Непременно.

— Но… что со мной сделают?

— Смотря в чем обвинят. Административный арест на срок от пятнадцати суток до месяца за «прогуливание в общественных местах с целью привлечь к себе внимание путем пристального разглядывания мужчин» и лишение свободы на срок от двух до трех месяцев за «приставание к мужчинам в настойчивой манере с целью склонить их к разврату».

Мари тупо смотрела на него. Ей чудилось, будто она увязла в огромной паутине. Она знала, бесполезно что-либо доказывать и отрицать, и сидела молча, подавленная, померкшая, ошеломленная тем, что на нее обрушилось.

В это время человек, говоривший с нею мгновение назад, встал и вышел. За Мари еще не пришли, и она получила несколько секунд передышки.

Она сидела, опустив голову, так что выбившиеся из прически волосы свисали вдоль лица. Она вспоминала… Остров. Ночь. Колыхавшиеся под луной серебристые травы, густые тени, дыхание ветра и небо… сеть далеких огненных точек: драгоценные камни, рассыпанные рукою Господа. Все это там. И Таласса, ее дочь, маленький теплый свет жизни. И умирающий Кристиан.

Мари очнулась от того, что кто-то тронул ее за плечо. А после испуганно встрепенулась, потому что чья-то грубая рука приподняла подол ее юбки и провела по голой ноге.

Рядом со стулом, на котором сидела девушка, стояли два жандарма: тот, что привел ее сюда, и другой — с широким плоским лицом и бесцветными глазами.

— Хорошенькая, ничего не скажешь! И кожа, как шелк! По-моему, она здорова. Вели закрыть ее в отдельной комнате.

Мари порывисто вскочила с места. Она попыталась бороться с ними, но силы были неравны.

Один из жандармов схватил девушку за волосы, другой пнул сапогом в бок. Они швырнули ее обратно на стул.

…Тоскливо скрипнула тяжелая дверь, и вошел тот человек, что задавал Мари вопросы, а с ним дама лет сорока — сорока пяти, с бледной тонкой кожей, легкими морщинками вокруг глаз и рта, заметными лишь при внимательном рассмотрении, высокомерно изогнутыми бровями и янтарно-серыми глазами, менявшими цвет, как у кошки. Она бросила на Мари мимолетный взгляд, с виду равнодушный, а на самом деле внимательный, и села, оправляя оливкового цвета юбку из дорогого шелка. Ее волосы были завиты вокруг лба и на висках и сколоты сзади золотыми шпильками, руки затянуты в перчатки тончайшей жемчужно-серой кожи с красивыми узорчатыми строчками. В ушах покачивались серьги с крупными жемчужинами.

В каком бы состоянии ни пребывала Мари, она не могла не удивиться: что делает здесь эта красивая элегантная женщина?

Между тем полицейский махнул в сторону Мари.

— Она все еще здесь? Уведите же ее!

Мари решила воспользоваться случаем.

— Эти господа приставали ко мне! — смело заявила она.

Как и следовало ожидать, полицейский возмутился:

— Все вы так говорите! А ты сама что делала на улицах Парижа?

Незнакомая дама, оказавшаяся невольной свидетельницей их разговора, неожиданно вмешалась:

— Месье Клоден, нужно ли быть таким строгим к девушке? Посмотрите в ее глаза — они как жемчуг при лунном свете! Возможно, бедняжка была не в себе или просто ошиблась.

У нее был приятный, полный достоинства голос, с нотками интимности и доверительности. Она улыбнулась — губами, тогда как глаза смотрели трезво и жестко: эта женщина знала, что делает.

Месье Клоден сделал жандармам знак выйти.

— На нее пожаловался очень прилично одетый господин. Сказал, что она предлагала ему вступить в интимную связь за деньги и говорила разные непристойности.

— Но у вас нет его заявления?

— Девушка не зарегистрирована и не прошла осмотр.

— Вы же знаете, месье Клоден, если девушка поступит в мой дом, она пройдет осмотр и будет зарегистрирована в течение двадцати четырех часов.

Он нахмурился.

— Все это так, мадам Рувер, и тем не менее…