Книга Счастливчик - Лидия Чарская

Это целая исповедь… Ни капли в ней лжи, ни утайки… Все, как было — и про войну, и про плен, и про сарай для дров рассказывает Счастливчик, смешивая слезы со словами, слова с рыданиями.

Когда все рассказано, все до капли, — он скрывает лицо, уткнувшись в колени Раисы Даниловны.

— Ну, вот… вот видите, видите, что я вовсе, не великодушный!.. Я виноват, очень виноват перед Алей!.. Ведь это я причина его болезни!.. Да! И вы не должны называть меня великодушным… И не должны меня любить… Я не стою ни вашей ласки, ни любви бедного Али! Не стою, не стою!

И, замирая, он ждет, что вот-вот его оттолкнут, выгонят отсюда, и что град заслуженных упреков и обвинений посыплется на него…

Ах, уж скорее бы, скорее!

Но что это?

Нежные руки обнимают его голову, прижимают к себе… А добрые голубые глаза Алиной мамы смотрят ему прямо в душу.

И добрый, кроткий, ласковый голос говорит так нежно и задушевно ему:

— Не мучь себя, мой мальчик… Не мучь себя… Господь с тобою!.. Не по злобе все это вышло, нечаянно, сгоряча… Я все знаю, все — и про завтраки твои знаю… Аля мой рассказывал мне все, все…

* * *

Как тянется время! Раиса Даниловна и Счастливчик не могут понять даже, сколько его прошло с той минуты, как доктор выслал их из комнаты больного.

Может быть — полчаса, а может быть — и четыре часа. В Алиной комнате так тихо. Ни звука не доносится оттуда. Как страшно! Что-то происходит там?

Часы тикают на стене в коридоре. Потом бьют раз, два, три!

Три часа!

В соседней комнате шорох… Кто-то отодвинул стул… Кто-то вздохнул тяжко.

— Это он? Ему худо! Он умирает!

Алина мама вскакивает.

В комнатку горничной входит доктор. Лицо сосредоточенное, но глаза спокойны.

— Жив, — говорит доктор и улыбается широко. — Жив, ступайте к нему, теперь он вне всякой опасности, ваш мальчик!

Счастливчику кажется вдруг, что солнце упало с неба и разом заполнило собою всю крошечную комнатку прислуги. Так хорошо, так легко, так светло становится у него на душе!

И, потрясенный, счастливый, сияющий, он спешит за Алиной мамой туда, к дорогому маленькому больному.

Аля лежит, обложенный подушками, мокрый, как утенок, только что вышедший из воды, и слабо улыбается.

— Мамочка! Счастливчик! Счастливчик у меня! Ах, как я рад тебе, Счастливчик!

Рад?… Аля рад?…

Что это? Или он ослышался, Счастливчик? Это за все причиненное ему зло, он ему рад, он, Аля, ему, Кире, рад?

Теплая волна заливает сердце Счастливчика. Что-то сжимает горло, приливает волной к глазам. Горячее, сладкое и мучительное счастье охватывает все его существо.

Аля жив!.. Аля простил!.. Аля его любит! Рад ему! О, милый, добрый маленький Аля!

— Прости меня! Прости, Аля! Пожалуйста, прости, я не нарочно!

Голубые глаза поднимаются на Киру с неизъяснимым чувством любви. О, как хороши эти детские глаза! Какое ангельское выражение запечатлено сейчас на личике Али.

— Я люблю тебя, Счастливчик! Я так люблю тебя! Как брата люблю! У меня нет ни брата, ни сестры, хочешь, мы будем братьями с тобою?

Хочет ли он?

И Аля еще может спрашивать его об этом? Конечно, он хочет, хочет!

Кроме Ляли и Симочки, у него, у Счастливчика, еще будет брат! Милый, добрый брат, милый, славный Аля!

О, он счастлив! Счастлив!

— Спать! Сейчас же спать! — шутливо приказывает больному доктор и, сделав знак Алиной маме и Счастливчику выйти, остается в комнате больного.

* * *

— Счастливчик!

Кира, как сквозь сон, слышит голос бабушки, видит ее лицо… Лицо Али тоже… Ловит чей-то тихий шепот… и не может раскрыть глаз от охватившей его дремоты.

Бессонная ночь, страх за жизнь Али, пережитые за день волнения теперь дают себя знать. Он лежит на жесткой постели все в той же убогой комнате в чужом доме и никак не может прийти в себя.

А крошечная комнатка полна народу: тут и бабушка, и Раиса Даниловна, и Ами, и Франц.

Зачем Франц — этого Счастливчик понять не может. Не может разобрать и того, что говорит бабушке Раиса Даниловна, говорит горячо, пылко, то и дело обращая восхищенный взгляд на него, Киру.

— Это такой чудный, такой добрый, такой великодушный мальчик!

Потом его поднимают и несут куда-то… Надевают на него что-то тяжелое, теплое и опять несут.

Он приходит в себя только в карете. Тревожные глаза бабушки и monsieur Диро вглядываются в него… И ни тени неудовольствия на обоих… А он — то еще вчера провинился перед ними!.. И сегодня ушел потихоньку! О, как гадко, гадко все это! И сознавая вполне свою вину перед ними, Счастливчик тихонько берет руку бабушки и целует. Потом, внезапно, точно вспомнив, говорит как в дремоте:

— Бабушка, милая, прости, я не хотел никого обидеть… Спроси Симочку, она все знает, до капельки все… И еще, бабушка, помоги Алиной маме… Пригласи ее давать уроки нам, — мне, Ляле, Симочке, — вместе с Авророй Васильевной. Ведь они такие бедные!.. Им кушать нечего иногда бывает, бабушка… И… и… я не могу больше жить отдельно от Али… Ведь мы братья теперь, понимаешь, бабушка, братья… Родные братья! Ты понимаешь?

— Понимаю, понимаю, все будет сделано, как ты хочешь, Счастливчик. Успокойся, мой голубчик! — спешит ответить Валентина Павловна внуку, и ее лицо озаряется любящей улыбкой.

* * *

Май. Сирень цветет за окном. Ее пряный душистый аромат врывается в гимназическую залу. Солнце заливает стены, веселыми блестками ложась на паркете, блестящем и гладком, как стекло.

В гимназической зале торжество: раздача наград в последний день учебного года.

Учителя, начальство, родственники гимназистов — все явились в гимназию на торжественное событие.

Посреди залы стол, покрытый алым сукном; вокруг стола поместилось гимназическое начальство. Вдоль стен шпалерами стоят ученики. Родственники и близкие размещены там дальше, на стульях.

Пропели певчие торжественный гимн, и инспектор начинает вызывать отличившихся учеников.

Начинает с младшего класса.

— Иван Курнышов, за отличное прилежание первая награда! — слышится отчеканивающий на всю огромную комнату каждое слово голос инспектора.

Помидор Иванович, краснее, чем когда-либо, смущенный и счастливый, идет к столу.

Ему вручают красивую большую книгу в роскошном переплете с золотым обрезом.

— Молодец! Довольны тобою! Можешь сказать родителям, — говорит инспектор, кладя, руку на круглую, как шар, стриженую головку мальчугана.