Книга Прокаженный - Феликс Разумовский

Между тем ряды русичей хоть и смялись, но стояли плечом к плечу, стенку не ломая, и со стороны поганых часто-часто зазвенели гонги щитобойцев, созывая войска назад. Откатилась орда, а уже через мгновение опять нахлынула бесчисленным потоком узкоглазых свирепых воинов. Кто в кожаном, кто в кольчужном доспехе, на правом плече острые кривые сабли. И началось…

Русские полки вступили в битву яро. Пробивая железные доски и кольца доспехов, вонзались в грудь копья, сильные удары с потягом разрубали шеломы и ерихонки, разваливая головы надвое, а обезумевшие от ужаса лошади носились по полю брани, волоча в стременах погибших. Хрипло вскрикивали воины, громко стонали под конскими копытами раненые, и над всем побоищем стоял крепкий запах железа, пота и крови человеческой.

Наконец мало-помалу русские дружины стали подаваться, и Сарычев услышал, что звуки сечи приближаются. В этот момент раздался пронзительный вой: «Кху-кху-кху-кху», и тумен —десять тысяч — «синих непобедимых»[108], все в кольчужных панцирях, потрясая стальными круглыми щитами, кинулись в битву.

Со стати своего коня, который, чуя сечу, грыз удила и нетерпеливо рыл землю сильным, оподкованкым копытом, майор уже видел блеск кривых татарских сабель и понял, что настало время его засадного полка. Он проверил доспех. Сабля на боку, кончал — длинный, прямой меч, колоть которым сквозь кольчугу сподручно, привешен у седла с десницы, подсайдашный нож — у саадака, топорок, кистень, налуч с колчаном — все на месте, все в доброй справе.

— Спас нерукотворный с нами. — Сарычев на ерихонской шапке с помощью шурепца опустил нос и оглянулся на своих воев. — На тетиву! — крикнул он и, отмахнув рукой, резво пустил сивого, забирая к левому крылу ордынцев.

Засадный полк рысил следом. Подобно ветру приблизившись к поганым на полет стрелы, майор вытянул из колчана севергу с подкольчужным наконечником и натянул тугой ясеневый лук. Туча смертоносных, ладно оперенных тростинок с узкими, заостренными железками со свистом накрыла ордынцев, глубоко вонзаясь сквозь кольца доспехов. И не успели раненые вскрикнуть, а мертвые упасть с коней, как русичи отправили татарским нукерам новых гонцов смерти.

Подобно раскаленному гвоздю в восковину вклинился засадный полк в ряды ордынцев. В мгновение ока уклонившись от монгольской сабли, Сарычев с потягом рубанул супротивника и сразу же закрылся Щитом от нацеленного татарского копья. Острое, как шило, перо проскрежетало по полированной стали, а майор, махнув клинком, одним ударом перерубил деревянное ратовище и рассек доспех врага чуть ниже шеи. Брызнула алая кровь, и, вскрикнув, повалился поганый под копыта конские принимать смерть жуткую, лютую. Не мешкая, Сарычев скрестил клинок с нукером, броня которого была в золотой насечке, а набалдашник сабли искрился самоцветными каменьями. Рука поганого была крепка и, казалось, не нуждалась в роздыхе — сколь ни пытался Сарычев уязвить ордынца, ан нет, — каждый раз встречал его тот отточенным булатом. Однако, исхитрившись, майор отсек врагу десницу вместе со смертоносной сталью. Дико вскричал подраненный нукер, схватившись было левой дланью за кинжал, да только с чмоканьем вонзилось острие майорской сабли ему в глаз, и он замолк навеки.

Сеча разгоралась. Рядом с Сарычевым истово бились дружинники, чуя локоть и плечо сотоварищей, и после них, словно в чаще, в рядах поганых оставалась широкая просека.

Внезапно острие татарского копья глубоко вонзилось в шею сивого, от страшной боли жеребец вздыбился и, повалившись оземь, громко захрипел. Вскричал яростно майор, подхватил меч-кончал и, всадив его прямо сквозь кольчугу в грудь замахнувшегося было саблей ордынца, выбил того из седла, уселся на коня его. Гнев переполнял его душу, и, выхватив из-за пояса кистень с тяжелым, ограненным шаром на конце, майор принялся мозжить направо и налево татарские головы. В пылу сечи сильным сабельным ударом с него сбили ерихонку, но и без наголовья, с окровавленным челом, он продолжал биться яростно, люто и громоздил вкруг себя стену из мертвых врагов.

Сызмальства в Орде воины привычны к коню и к клинку. Порядки там крутые. Чуть оплошал или украл — сразу поставят на голову да хребет изломают. И все же, на то не глядя, начали татары подаваться и вскоре обратились в бегство постыдное. Напрасно шаманы громко камлали у кострищ, призывая великого бога Сульдэ даровать монголам победу, обещая напоить его досыта кровью врагов. Нет, отвернулся он нынче от поганых. Подобно барсу, с острым клинком наизготове пустился майор вдогон за уходящим ворогом, и полнилась душа его гневом праведным, чувством справедливости и ликованием безудержным.

Сарычев открыл глаза. Ванна была полна — вот-вот польется через край. Представив, какой вой поднимет сосед снизу, он еле успел завернуть кран.

Чувствовал майор себя удивительно — голова не болела, тело было наполнено легкостью и какой-то упругой энергией. Он растерся полотенцем, улыбнулся своему отражению в зеркале и, напевая, пошлепал в комнату за чистым исподним.

Внезапно что-то побудило его присесть. Сердце бешено забилось, и Сарычев почувствовал, что сознание его стало похожим на огромный сверкающий бриллиант — такое же многогранное и переливающееся всем разноцветьем красок. Миг — и оно стремительно завертелось, разбрызгивая мириады солнечных брызг, затем с хрустальным звоном рассыпалось на множество маленьких, сияющих многогранников. Сарычев ощутил, что перестает воспринимать себя как единую личность, что он является представителем предков, отвечающим за весь свой род. На его плечи навалилась память бесконечной череды людей, связанных с ним по крови, и протянувшейся через тысячелетия. Он постиг их мысли, ошибки, грехи. Он как бы стал огромной чашей, наполненной до краев тем, чего не купишь ни за какие деньги, — опытом прожитого.

Сарычев еще немного посидел, словно опасаясь расплескать излитую в его душу мудрость столетий, затем, почувствовав, что Маша уже пришла, встал и открыл входную дверь. Она как раз собиралась нажать на кнопку звонка.

— Ну как ты?

Майор увидел, что за улыбкой она прячет беспокойство, и крепко обнял ее.

— Лучше не бывает. Это была чистая правда.

Сергей Владимирович Калинкин лихо съехал в карман и остановил машину возле славившегося уютом заведения «Тихая жизнь». «Мерседес» у него был самый скромный — серый, сто восьмидесятый, однако с трехлитровым двиглом летала ласточка — хрен догонишь! Хрен возьмешь! Тщательно заперев транспортное средство, Калинкин поднялся по гранитным ступеням, распахнул широким плечом дубовую дверь и напористо вошел в зал. Кожаное пальто он бросил на спинку стула, уселся и, положив мощные, с хорошо набитыми суставами руки на скатерть, глянул по сторонам.

Его здесь знали. Сейчас же подскочил ласковый халдей, поздоровавшись, прогнулся:

— Вам как всегда?

— Как обычно, — отозвался Калинкин сквозь зубы и презрительно подумал: «Чует поживу, гнида».

Мигом приволокли салат из крабов, икру и много хлеба. Затем Сергей Владимирович выкушал бутылочку пивка под буженинку, мясное заливное и ассорти «Московское». Принесли маслины. Наплевав полную тарелку косточек, Калинкин шумно выжрал здоровенный горшок солянки, вытер интеллигентно рожу салфеткой, мощно рыгнул и в ожидании «табака» задумался.