Книга Время нашего страха - Чингиз Абдуллаев

– А Ледков относится к другому типу?

– Я же вам сказал. Он за пятнадцать лет сделал свою компаниюведущей, вышел на многомиллионные обороты. Думаю, не открою большого секрета,если скажу, что он и сейчас далеко не миллиардер. У него есть достаточно денег,но они заработаны его тяжелым трудом, талантом и умением находить общий язык слюдьми. Может, ешё немного удачи, время было такое интересное, когда можно былоскупать гектары леса за сущие копейки.

– Вот видите. Вы противоречите самому себе. Надо былооказаться в нужном месте, чтобы купить эти гектары по бросовой цене.

– Но другие тоже были в этом месте. Тогда никто дажепредположить не мог, что бесхозный лес может приносить какие-то доходы. Илизаброшенные леспромхозы. Никто в них не верил. А Геннадий Данилович верил.Времена не выбирают. Он меньше других виноват, что всё так произошло.

– Каждый человек проявляется в тех или иных обстоятельствах,– согласился Дронго, – но время и пространство, – категории не толькофизические. От людей зависит, в какую эпоху нам приходится жить. Время можетбыть категорией нравственной.

– Кто-то из великих говорил, что на земле существуют дватирана – случай и время, – задумчиво произнёс Левин.

– Это говорил Гердер, – вспомнил Дронго.

– Действительно? Гердер. Иоганн Готфрид Гердер. Как странно.Никогда бы не подумал, что вы читали Гердера. С вашей профессией…

– С моей профессией только и думать о вечности. И о времени,– возразил Дронго.

– Возможно. Времена действительно не выбирают, в них живут.Возможно, вы правы. И часто от нас зависит, каким будет время, в котором мыживем. Но, к сожалению, это понимают далеко не все. Или, точнее, совсем непонимают очень многие.

Левин тяжело вздохнул.

– Я иногда думаю, через что пришлось пройти моей семье впрошлом веке. Уму непостижимо. Невозможно представить, через какие страданияони все прошли. Через какие испытания. Мои предки жили в Житомире, можете себепредставить? Царские погромы, черносотенцы, мракобесы, антисемиты. Затемреволюция. Появляются петлюровцы, которые убивают всех без разбора, насилуют,грабят. Потом деникинцы, потом снова какие-то бандиты. Потом махновцы. В общем,доставалось от каждой новой власти. Наконец пришли красные, среди которых быломного евреев. Казалось, что всё. Живи и радуйся. Но не тут-то было. В тридцатьседьмом начали стрелять красных командиров, среди которых тоже было много моихсоплеменников. Соответственно их семьи отправляли в Сибирь или в Казахстан.Оставшиеся их очень жалели, даже не подозревая, что с ними будет. Потом пришлинемцы. Нет, не немцы. Пришли фашисты, – поправился Эмиль Борисович, – и с нимиснова недобитые петлюровцы и польские националисты, которых мы уже начализабывать. Истребляли всех, уже без разбора, просто отправляя в концентрационныелагеря, где их сжигали. Не выживал почти никто. Моему отцу удалось чудомбежать, но всех его родственников сожгли в Освенциме. Вот такое было времянашего страха.

Эмиль Борисович достал платок и вытер лицо.

– Вы знаете, что в Польше почти не осталось евреев? Ихубивали фашисты, а отправляли в лагеря сами поляки. Так они ненавидели евреев.Бежать было просто некуда. Они сразу выдавали евреев гестапо. Хотя среди нихтоже были порядочные люди. Это всё было уже в сороковые годы цивилизованногодвадцатого века. А во Франции гестапо вывешивало объявление и просило господфранцузов не спешить с доносами на евреев, так как не хватало тюрем дляразмещения в них всех представителей еврейской национальности, сданныхфранцузами. Вот такая цивилизованная нация.

– Я слышал об этом.

– Потом наступила победа. И опять мы все радовались. Но всорок девятом началась борьба с «безродными космополитами». Подразумевалось,что в первую очередь с евреями. А «дело врачей»? Наконец Советский Союзпроголосовал в ООН за создание государства Израиль, и Громыко стал почетнымгражданином этой страны. Что они потом делали, вы помните. Израиль на долгиегоды стал символом агрессора и врага. Любой, кто осмеливался даже заикнуться овыезде в эту страну, автоматически превращался в изгоя. Вы же наверняка слышалии знаете, как преследовали евреев, как не разрешали нам выезд к своимродственникам, какие дискриминации были по пятому пункту. Потом перестройка.Всем казалось, что теперь уже будет всё нормально. Но вместо этого стрельба,террор, войны, нищета, голод. А мы ведь целый век помнили о том, как насубивали и преследовали. Вот мы и пошли в бизнес, как делали всегда. Ничегодругого мы делать просто не умели. Деньги были самым действенным и самымсильным оружием евреев. Может, поэтому среди нас так много бизнесменов? А потомдевяностые годы. Снова стрельба, террор, устранение неугодных, стреляют прямона улицах. И снова массовый отъезд. Целый век нашего страха. Огромный, так и незакончившийся век.

Многие уехали на «землю обетованную», рассчитывая найтинаконец там мир. И попали под ракеты Саддама Хусейна, под атакитеррористов-смертников, взрывающих магазины, рестораны, автобусы с мирнымилюдьми. И не было мира ни в стране, ни в их душах. Вот какие были у насвремена, господин Дронго. Я с вами согласен, мы сами позволяем времени бытькатегорией не физической, а нравственной. Или антинравственной, что гораздолегче.

Он снова вытер лицо.

– Наши родственники уехали в Мюнхен. Их пригласили немцы, –продолжал Левин. – Сейчас много еврейских семей выезжают в Германию. Немцамкажется, что таким образом они возвращают некие долги нашему народу. Только яне сумел бы туда поехать. Никогда в жизни. При одной мысли, что где-то ходятлюди, родители которых сожгли моего дедушку в печи Освенцима, мне было бы оченьплохо. Я понимаю, что немцы не виноваты, но ничего с собой поделать не могу.

Он снова замолчал. Затем тихо сказал:

– Мы, кажется, немного уклонились от темы.

– Нет, – ответил Дронго. – Это как раз тема нашегоразговора. Время наших страхов. Время нашего страха. Кто-то сумел рассчитать ииспользовать мальчишескую дружбу в своих корыстных интересах. Я не верю вманьяка, который действует с такой методичностью. Должен быть конкретный мотив,конкретные причины для подобных преступлений. Самый богатый человек в этойкомпании – Геннадий Ледков. И его друг Евгений Петунин. Тогда я задаю себевопрос, который волнует и вашего босса. Почему убийца начал не с них? Почему выбралв качестве первой жертвы – несчастного сторожа, который был неудачником пожизни. Я подозреваю, что всё-таки должен быть человек в окружении Ледкова,который связан с убийцей. Иначе все это нелогично, а поверить, что убийцаслучайно пришел именно в тот момент, когда первую охрану уже сняли, а втораяещё не приступила к своему дежурству, я просто не имею права. Иначе я был быдилетантом, а не профессионалом.

– Я не верю, что такой человек есть в нашей компании, –твердо сказал Левин. – Мы всегда старались опираться на некие моральные нормы,не позволявшие нам опускаться ниже определенного уровня. У нас таких людейпросто не может быть.