Книга Изумрудный шторм - Уильям Дитрих

Нас также томили мрачные предчувствия. Астиза привыкла медитировать, но места на фрегате было мало, и она оборудовала себе маленькую «молельню» в кубрике на нижней палубе. Здесь было относительно спокойно, потому как кубрик соседствовал с винным погребом, который постоянно охранялся от посягательств членов команды. Естественный свет в этот закуток не проникал, но ей хватало тусклого света лампы, которую специально установили здесь подальше от порохового погреба. Сама эта комнатушка была обита войлоком, чтобы избежать возгорания от случайных искр, и приносить в нее свечу или лампу категорически возбранялось. Моряки видели лишь тусклый свет, который просачивался сквозь толстое стекло окошка, встроенного в стенку порохового погреба – на тот случай, если какому-нибудь идиоту вдруг пришло бы в голову взорвать корабль к чертовой матери.

Астиза добилась права заходить в клетушку, мотивируя это тем, что ей мешают заниматься наукой настырные мужские взгляды, и офицеры с пониманием отнеслись к этому желанию. Матросы следили за каждым ее движением, как собаки, преследующие белку.

И вот здесь, недоступная постороннему взгляду, она быстро обустроила некое подобие тайного храма, с самым демократичным пантеоном самых разных богов – за что в ином веке нас бы непременно сожгли живьем. Я не хотел, чтобы мою жену обвинили в язычестве, а потому стоял на страже, пока она курила фимиам, доставала маленькую косточку и фигурки каменных идолов из Египта – все это она носила с собой в бархатном мешочке – и начинала молиться за наше будущее. Что в целом было неплохо, потому как положение наше было весьма шатким. Астиза советовалась и с христианским пантеоном, но ее верования носили собственный, более вселенский характер и не были взяты в столь ограниченные религиозные рамки. Но моряки – люди суеверные, и мне не хотелось, чтобы нас с ней вышвырнули за борт. «Молельня» моей супруги была не намного просторнее исповедальни и за долгие недели плавания успела насытиться самыми разнообразными запахами – просмоленных канатов, затхлой воды, отсыревшего дерева, тел давно не мывшихся мужчин, угля, которым топили плиту в камбузе, подгнившего сыра, заплесневелого хлеба и пива. Правда, последнее кончилось уже через месяц после отплытия. Да какое-нибудь захоронение древних египтян являет собой более веселое местечко, но Астиза нуждалась в уединении и общении с богами столь же отчаянно, как я во флирте с хорошенькими женщинами.

Всем офицерам, интересовавшимся ее медитациями, я объяснял, что они принесут удачу, и наше собственное спасение британцами служит тому доказательством. На всякий случай я для пущей безопасности рассказывал им байки о женской скромности, набожности и чистоте помыслов, а также о чисто египетской эксцентричности, и команда принимала все это на веру.

Я надеялся, что Астиза будет выходить из «молельни» ободренная, но она с каждым разом становилась все мрачнее и неразговорчивее. Жена грустно смотрела на меня, выходя на свежий воздух, и я уже начал опасаться, что она получает там от сверхъестественных сил некие сообщения о гибели нашего сына.

Я давал ей возможность как можно дольше побыть в одиночестве, но однажды, когда она стояла ночью на палубе с наветренной стороны – погода становилась все теплее, а небо было сплошь усеяно яркими звездами, – все же решился заговорить о том, что меня беспокоило в последнее время.

– С Гарри всё в порядке? – спросил я.

Супруга моя, конечно, колдунья, но добрая, а не злая, и я привык доверять ее колдовству. Я верил, что она видит дальние страны и будущее тоже.

Астиза долго не отвечала, и тогда я осторожно тронул ее за локоток. Ее передернуло.

Наконец, жена обернулась ко мне.

– Что, если мы совершили ошибку, поженившись? – глухо спросила она.

Эти слова прозвучали оскорбительно. Я даже отшатнулся, словно получил удар под дых.

– Ты что это, всерьез? Быть того не может, Астиза! – Она всегда была для меня самой любимой и желанной, и само предположение о том, что судьба не хочет, чтобы мы были вместе, резануло меня по сердцу, словно ножом.

– Не для тебя, Итан, – грустно произнесла она. – Даже не для нас. Для нашего сына.

– Что ты видела? Он болен, да?

– Нет-нет… – Моя супруга вздохнула. – Скажи, будущее всегда предопределено?

– Конечно, нет! Все можно изменить, зависит лишь от желания! – воскликнул я, сам не слишком веря в свои слова. – Бог ты мой! Да что случилось?

Астиза покачала головой.

– Ничего особенного. Просто ощущение такое, что впереди у нас жестокие испытания и что они могут разлучить нас, вместо того чтобы соединить еще крепче. Опасность – это когда мы с тобой вместе; мы навлекаем на свои головы несчастья.

– Но это не так. Мы умеем избегать их, сама знаешь; мы делали это десятки раз. Мы должны найти и остановить этого вора Мартеля. И как только мы сделаем это и заберем Гарри, то будем счастливы до конца жизни. А для этого нужно вернуть изумруд. Он нужен мне. Нам.

– Знаю, Итан. Судьба – штука странная. – Жена посмотрела на катящиеся по морю валы. – Я так далеко от дома…

Я обнял ее.

– Мы скоро будем дома. Вот увидишь.

Глава 15

И вот мы прибыли на остров белого золота и черного труда, где воздух, казалось, сгустился от запаха цветов и гниения. Британцы называли Карибы адом, но с виду этот ад был заманчивым и соблазнительным. Его отличали теплый шелковистый воздух, ослепительные краски, ленивое потливое безделье белых господ, которое обеспечивали рабы, – словом, распад, которому могли бы позавидовать древние римляне, если б он не прерывался вспышками моровой язвы.

Высадившись на берег в Английской гавани, мы начали знакомиться с островом, где после полуторавекового рабства население составляли преимущественно чернокожие. Хотя были там и белые, задыхающиеся от жары в плотных красных военных униформах. Они отдавали приказы, стараясь перекричать визг подъемных механизмов и скрежет пил – база спешно готовилась к войне. Но три четверти мужчин, которых мы видели, были заняты плетением канатов, починкой парусов, ковкой металлических изделий, сколачиванием деревянных бочек и охраной – и все они были черными. Некоторые из них были рабами, другие, самые мастеровитые – вольнонаемными работниками. Черные тела их блестели от пота, и трудились они с каким-то особым жизнерадостным усердием, которого недоставало расслабленным европейцам. Они прекрасно чувствовали себя в этом климате, чего нельзя было сказать о нас.

Офицер, которого прислали проводить меня с Астизой к губернатору острова, сильно обгорел на солнце. Кожа у него была ярко-розовой, мундир – красным, и он отличался невероятной болтливостью, а звали этого армейского капитана Генри Динсдейл. Властелином острова был лорд Лавингтон – плантатор, нареченный при рождении Ральфом Пейном. Он должен был ознакомить нас с политикой и стратегией в Вест-Индии. Сам же Динсдейл служил секретарем губернатора, обеспечивал его связь с местными военными и сопровождал визитеров. Высокий, тощий, с губами, кривящимися в сардонической усмешке, он был рад поделиться любой информацией – видимо, от скуки и удовольствия, что ему выпало сопровождать такую красивую женщину, как моя жена. Он наговорил ей множество восторженных комплиментов, восхваляя грациозность и стройность ее фигуры и прибегая в сравнениях к цветистым восточным оборотам.