Книга Ева, моя Ева... - Маргарет Мюр

– Почему ты хочешь лишить меня той маленькой надежды, которая у меня появилась?

– Я не…

– Да, – печально сказала она. – Надеюсь, ты понимаешь, что я чувствую. Или нет? Не понимаешь, потому что никогда не был родителем. – Она шагнула к нему. – Алан, почему ты ни во что не веришь? Догадываюсь, что ты пережил, когда тебя похитили у родителей. А когда ты вырос и мог вернуться к ним, оказалось, что они уже умерли…

– Пережил?! Ты думаешь, я испытал боль оттого, что меня забрали у них? Я чувствовал не боль, а радость! Я был счастлив, что меня увезли от них.

– Не понимаю…

– Да, не понимаешь… Моя дорогая мамочка регулярно била меня кожаным ремнем с медной пряжкой, а мой папа наблюдал за этим. Это возбуждало их обоих.

Глаза Евы расширились от ужаса. Ничто еще так не потрясало ее.

– О, Алан! – воскликнула она.

Но он еще не закончил:

– Когда няня Грэйс пришла к нам жить, стало немного легче, потому что мать боялась, что няня узнает, как меня наказывают. Я слышал, она говорила об этом с отцом.

Но однажды Грэйс увидела следы побоев. Она рассказала обо всем моему дяде. А тот передал ее слова родителям, и ее чуть не прогнали. Но они побоялись, что Грэйс не будет молчать. Ее звали Грэйс Стоун…

– Значит, на самом деле твоя фамилия не Стоун…

– Нет, Стоун!

– А как няня тебя увезла?

– Однажды родители куда-то уехали и, когда узнали, что не могут вовремя вернуться, дали ей знать, что пришлют за мной дядю. Мать не хотела оставлять меня на ночь с няней.

– А дядя? Он знал, как они с тобой обращаются?

– Знал, но ему было безразлично. Грэйс ждала удобного случая. В тот день она решилась. Но, к несчастью, дядя пришел до того, как мы успели уехать. Они поспорили, подрались, и мой дядя… был ранен.

– Серьезно ранен? Она что, выстрелила в него?

Алан отрицательно покачал головой.

– Нет, конечно. Она его оттолкнула, он упал… Я читал в газете, что с тех пор он прикован к креслу на колесах, у него что-то случилось с позвоночником, когда он упал. Но в то время я ничего не знал. И не интересовался. Дядя не проявлял ко мне никакой любви.

Любила меня только няня. В мои четыре года она одна хорошо обращалась со мной. Поэтому, когда она сказала, что заберет меня с собой, я согласился.

Я мало помню это путешествие. Мы ехали в автобусе ночью, я спал большую часть пути. Она сказала, что мы направляемся в Огайо. Ее семья приехала оттуда много лет назад. Мы жили там восемнадцать лет.

– А ты думал о своих родителях?

– Нет. Со временем я забыл о них.

– А что случилось с Грэйс?

– Она умерла. Удар случился, когда мне исполнилось двадцать два года. Я уже не жил дома к тому времени. И узнал о ее смерти из газеты…

– Она была добра к тебе?

– Добра? Она была для меня настоящей матерью.

– Ты любил ее?

– А кого же еще мне было любить? Няня так и не вышла замуж, хотя была молодой и привлекательной. Она работала в двух местах, чтобы платить за мое образование… И умерла рано, в сорок два года. Через некоторое время я нашел среди ее вещей старые письма.

Я давно вычеркнул из памяти прошлое, и те побои казались мне страшным сном, который иногда приходил ко мне по ночам. Письма заставили меня все вспомнить. Как будто открылась дверь в прошлое.

– Что же ты сделал?

– Продолжал жить. Я прочитал все нянины письма. Оказывается, она переживала из-за того, что украла меня, и писала моим родителям каждый год на Рождество и на день моего рождения, чтобы они знали: я жив и здоров. – Алан остановился. – Но никогда не отправляла этих писем. Когда мне исполнилось четырнадцать, она перестала писать. Я нашел у няни газету с сообщением, что они погибли в авиационной катастрофе.

– О! Мне жаль…

– Не жалей. Они были мне чужими. Единственное, что я ясно помню, это жестокие побои.

– А дядя?

– Что? Дядя знал, как со мной обращаются, и его это не трогало.

– Поэтому ты и носишь это? – Ева кивнула на широкий старомодный кожаный ремень с медной пряжкой на его джинсах.

– Да, как воспоминание и предостережение. – Алан не смотрел на нее.

– Предостережение?

– Он не столько напоминает мне о прошлом, сколько говорит о будущем… о том, каким я не должен стать.

– Каким же?

– Я не хочу стать копией своих родителей.

11

Уже довольно долго они ехали молча, каждый думал о своем. Неожиданно Алан остановил машину и полез в бардачок за картой. Потом развернул ее и сверил что-то с адресом, написанным на клочке бумаги. Ева не знала, почему они здесь остановились, а он молчал.

Ее беспокоил этот новый поворот событий. Тревожил ее и Алан. Этот мужчина стал ей необходим. Но что он чувствует к ней? Любит ли ее?

Какая-то часть ее сознания умоляла не думать ни о чем, кроме того, как бы благополучно вернуть дочь. И напоминала об ошибке, которую она совершила, доверившись Чарли.

Но была и другая часть, та, которую пробудил в ней Алан, и она шептала, что ее чувства – хорошие, настоящие чувства. И ей хотелось этому верить. Могла ли она влюбиться, да еще в такой момент? Напрасный вопрос. Несмотря на мучительный опыт предыдущего брака, она верила в любовь, как ребенок верит в добро. Ева видела много хорошего в Алане, и ее сердце было открыто для нового сильного чувства. И вот, оно пришло…

Приехали. Алан отыскал место, чтобы припарковать машину.

Какой-то студент с готовностью провел их к директору колледжа, в его кабинет, где высокий человек, широко улыбаясь, представился им как Даути Олстон и пожал руку Алану.

– Лоренс Фокс – тот человек, с которым вы будете говорить, – не был здесь вчера и только сегодня увидел фотографию, которую нам прислали…

Раздался стук в дверь, и мистер Олстон сказал:

– Войдите.

Появился небольшого роста лысеющий человек в очках. Директор представил его как Лоренса Фокса.

– Ну, мистер Фокс, – сказал Алан, протягивая ему руку, – насколько я понимаю, у вас есть кое-какая информация, интересная для нас.

– Д-да. Я не знаю точно. – Он словно бы извинялся.

Указав ему на стул, Алан подождал, пока он устроится, и спросил:

– Вам показали фотографию, и вы сказали, что знаете этого человека, правда?

Фокс пригладил тонкие светлые волосы и кивнул.

– Не особенно хорошо, но… думаю, это он…

– Он? – быстро спросил Алан.