Книга Прощай, генерал... Прости! - Фридрих Незнанский

— Не вижу оснований для внесения протеста, — с приветливой ухмылкой развел руки в стороны, словно раскрыл свои объятия, Белкин.

— Отлично. Тогда передайте вашим клиентам, чтобы они сняли осаду. В ней уже нет ни малейшей нужды.

— Ка-акую оса-аду?! — изумленно протянул адвокат.

— Обыкновенную. Вы только передайте, а они сразу поймут, о чем речь. Ну и где же ваш хваленый осетр? В Ростове ел, в Москве угощали, на Каспии сам готовил, а вот сибирского до сих пор пробовать как-то не доводилось…

5

Имелось у Филиппа Агеева одно отменное качество: он действовал на женщин, особенно средних лет и одиноких, словно хитрый змей на лягушку. То есть иной раз просто откроет рот и уставится на нее, а она, даже если и не хочет, и боится, все равно, будто магнитом, сама притягивается к нему. А уже потом, припав к его мощному обнаженному плечу, как правило, начинает жаловаться… нет, правильнее сказать, жалиться на свою нескладную жизнь, да еще и слезу подпустит — для полной уже искренности. Но где ж, и в самом деле, отыскать одинокой бабе такого вот, вроде бы снаружи и невидного, а на поверку-то, оказывалось, прямо-таки неутомимого да ласкового, не говоря уж о том, что и не жадного любовника? Или они уже нюхом чуяли в нем редкую по нынешним временам силу и надежность? А что, вполне возможно и такое… Но и он, следует отдать ему должное, ни разу не разочаровал ни одной из тех дам, с коими его перехлестывала судьба.

Так получалось, что беспокойная служба сыщика требовала от него отточенного умения постоянно и неутомимо поддерживать фривольно-серьезные отношения, причем чаще всего с обслуживающим персоналом — в магазинах, офисах, гостиницах и прочих местах, куда закидывала его чисто профессиональная необходимость. Серьезная школа спецназа на двух войнах, а также потрясающая способность втираться в доверие к тем, кто и сам просто мечтает, чтобы в него (либо в нее) «втерлись» — во всех, без исключения, смыслах, — делали его присутствие в любых операциях необходимым бесспорно.

Все это уже давно знал Александр Борисович. Но он, блюдя, как днем договаривались, конспирацию, был поражен, когда, вернувшись в отель и поднявшись к себе на этаж с ключом от номера, взятым у администратора, увидел на коротеньком диванчике, рядом со столиком горничной, вольготно раскинувшегося Филю. А возбужденные глаза горничной — не той сексуальной малышки, что вчера строила глазки Турецкому, но сменившей ее на боевом посту пухленькой, зрелой дамочки, втиснутой в замечательный по своей провинциальной наивности гостиничный «прикид», — определенно указывали на то, что Филя не потерял даром времени. Ну, ходок! Будучи человеком, возможно, не самых твердых на свете принципов касательно женского пола, Александр Борисович не завидовал, конечно, но глубоко уважал многочисленные таланты Агеева. И когда появлялась такая возможность, выбирал себе в партнеры именно его.

Не владея ситуацией, Турецкий хотел равнодушно пройти мимо, чтобы потом, может быть завтра, сделать Филе приличный втык. Однако этот нахал лукаво подмигнул ему, приподнимаясь с диванчика и убирая свою руку из-за спины горничной:

— Добрый вечер, шеф. У вас все в порядке? Если я вам еще сегодня нужен, слушаю команду. Если нет, готов получить задание на завтра.

И, увидев, что Сан Борисыч, как Турецкого обычно звали в «Глории», причем обязательно на «ты», несколько обалдел, доиграл свою роль самостоятельно:

— Понял, шеф! Через минуту я у вас.

И снова присел на диванчик, будто собирался, в свою очередь, дать важное задание уже «плывущей» горничной.

Когда Агеев вошел в номер, Турецкий стоял посреди комнаты с разинутым ртом, из которого, по всем правилам, в этот момент должен был литься нескончаемый поток, как справедливо заметил бы протопоп Аввакум, живи он в наши дни, «блядословных укоризн». Но Филя лишь небрежно отмахнулся и сказал, садясь на стул:

— Спокойно, Сан Борисыч, здесь теперь полный порядок. Я ж предупреждал, что суки! Понатыкали разве что не в унитаз. Теперь все чисто. Проверено, можешь быть спокоен.

— Погоди, Филя, — нахмурился Турецкий, — зачем же так-то? А вдруг мне понадобилось бы, чтобы они получали некую информацию?

— Так и я не с бухты-барахты, прикинул все-таки. Олечка сказала, что за последние несколько дней здесь никаких техников, в смысле электриков и прочих служб, не появлялось. Значит, все закладки — старые. Что ж эти деятели, по вашему мнению, еще за неделю готовили для вас номер? Абсурд. Никто ничего не знал, просто вас сунули туда, где стоит оборудование, вот и все. А я ничего не снимал, но поставил здесь такую штуковину, что лучше бы им не слушать: оглохнут от треска. А вот глазок есть, но он только в спальне, имейте в виду. Наверняка «пишут» постельные сцены. Я потом покажу. Но вы ж, как я понимаю, и не собираетесь подавать им компромат на себя прямо из койки?

— Нет, ты все-таки великий артист! А как же ты вообще решился? Мы ж договорились, кажется…

— Вы сами обмолвились об осаде, вот я и предпринял некоторые меры. А Олечке я объяснил все просто. Я приставлен к вам одной спецслужбой, чтобы охранять днем и ночью, но обязательно незаметно. Для других, естественно. А она с некоторого времени уже вполне свой человек. И все мне про себя рассказала. И про дочку, которая еще в школе учится, а воспитывать почти взрослую девочку одной невероятно трудно. Я посочувствовал, привел некоторые примеры. Она загорелась, попросила продолжить собеседование. Ох и смелая девушка! Да, кстати, у меня теперь две квартиры. Конспиративная — на Гоголе, восемь, ее мне сдала на несколько дней Олечка. У нее там три комнаты, одна — моя. А вторая здесь, этажом ниже, — служебный номер. Так что видеться можем в любой момент, когда возникнет нужда. Прописан под этой вот фамилией, — Филипп протянул паспорт на имя Верховского Сергея Никодимовича, но со своей вклеенной фотографией. — Не смущайтесь, ксива, можно сказать, подлинная, оперативная.

Ну да, понял Турецкий, это еще с тех времен осталось, когда ребята работали в МУРе, у Славки Грязнова. Это уже потом ушли в им же организованное частное охранное предприятие, названное «Глорией», что в переводе значит — Слава. Но не Славка, это очень важно. Да и Грязнов-старший в чрезмерном бахвальстве как-то замечен до сей поры и не был… А документ, значит, своего рода прикрытие. Сложен мир, о господи!..

— Так ты лекцию даме читал в служебном номере, что ли? — усмехнулся Турецкий.

— А где ж еще? Да ты не бери в голову, все в порядке. И вообще, я заметил, чем проще человек, тем и с ним проще. Честнее себя чувствуешь.

— Смотри-ка, целая философия… Вот и меня сегодня ею угощали.

— Появились новые проблемы?

— Они у меня появятся, скорее всего, в самом конце, — вздохнул Турецкий. — Но я им поставил условие: снимаете осаду, я делаю свою работу, а вот когда закончим и будет видно, что перевесит, тогда и вернемся к разговору. Деньги приличные предложили, триста «кусков». Зеленых, разумеется.

— А что, не хило! Может, тогда не станем торопиться? Кто-то ж должен дать дуба первым, как говорил Ходжа Насреддин, либо хан, либо ишак, либо его хозяин.