Книга Победа для Александры - Надежда Семенова

— Ты в порядке?

Саша кивнула и попыталась спросить то же самое, но язык почему-то не слушался, его обволокло капризным, чуть тошнотворным привкусом наползающего обморока. А затем перестали слушаться и глаза. Костино лицо снова расплылось в бессмысленный блин. Последнее, о чем успела подумать Саша, — вместо надежности, уверенности в себе и собственных силах от Кости исходило тонкое, ломкое ощущение. Он казался хрупким, как… электрическая лампочка, внутри которой тускло тлела почти перегоревшая спираль. Бум! Голову будто запеленало в плотный кокон из ваты или еще чего-то, такого же мягкого и… душного. Саша потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, все по-прежнему сидели в машине. Валек впереди, опустив голову на руль, обнимал его обеими руками. Саша и Костя на заднем сиденье. Саша не помнила, как она там очутилась, представлять, как парни выволакивали ее бесчувственное тело и переносили назад, не хотелось. Голова казалась чужой и неприятно гулкой, во рту было сухо и шершаво. Мелкий нудный дождик стучался в запотевшие стекла, дробно постукивал по крыше. Было влажно и холодно. Саша чуть пошевелилась, Костя повернул голову и надтреснутым, притворно жизнерадостным голосом сказал:

— А вот и наше солнышко…

Валек тяжело оторвал голову от руля и, не оборачиваясь, пробурчал:

— Я это… пойду… сигарет… пошукаю, — и вышел из машины.

От несильного хлопка дверцы в голове у Саши снова нежно зазвенело, она невольно поднесла руку к виску.

— Больно? — хрипло спросил Костя. — Ты извини, мы не могли ехать в больницу…

Саша молча ждала продолжения, но его не последовало.

Несколько раз Костя собирался с духом, откашливался, затем принимался теребить верхнюю губу, словно заставляя себя замолчать.

— Что произошло? — тихо спросила Саша.

Костя с силой мотнул головой, резким движением вытащил что-то из кармана и сдавленно произнес:

— Сашка, так вышло. Сорвался я…

Он тыкал в Сашу предметом, зажатым в руке, и говорил, все больше возбуждаясь. Его речь была сбивчивой и непонятной. Но с каждым словом Саше становилось все холоднее, словно она заглядывала в бездонную пропасть.

— Гришка просил… последний раз… отморозки… бывает… мы же друзья. Он… кабан здоровый… оказался, матом меня послал… пацаны-ссыкуны, все такое… Валек его ударил, несильно… даже не кулаком… А потом… я не понял…

Костя смотрел сквозь Сашу невидящими глазами, словно и сейчас находился там, и все тыкал и тыкал рукой. Саша догадалась наконец посмотреть, что он держит в руке, и увидела… пистолет. Он лежал в большой Костиной ладони и выглядел совсем игрушечным, и пальцы, сжимавшие оружие, чуть подрагивали. Саша набрала в грудь воздуха и спросила, уже зная ответ, понимая, что она должна знать это точно:

— Ты его… убил?

И тут произошло странное. Если бы Костя вдруг заплакал, может быть, даже завыл или сделал бы что-нибудь такое же ужасное, она бы поняла. Но вместо этого он… засмеялся. Весело, как мальчишка. И стал говорить тоненьким таким голоском, ясным и тошнотворно… восторженным. Будто случившееся страшно его позабавило.

— Один раз. Я выстрелил всего один раз, и он сразу упал. Представляешь? Я даже и не целился вовсе. А он брык… на спину. И крови натекло… ужас!

Костя поднес к лицу руку с зажатым в ней пистолетом и вытер ею рот. Замер, глядя перед собой, вспоминая, а затем принялся мерно стучать этой же рукой по сиденью. Он стучал равномерно, как заведенный, и Саша боялась, как бы пистолет не выстрелил снова. Будто поняв Сашины опасения, Костя повернулся к ней и с веселостью, от которой жаром обдало кожу, сказал:

— Там был всего один патрон. О-дин! Представляешь, один! — Костя дико посмотрел на Сашу и тонким, почти визгливым голосом произнес: — Всего один хренов патрон, и мужик, а он здоровый был, не меньше меня… — Тут его разобрал нервный смех. Костя смеялся, не в силах остановиться, и от безумного его вида, а особенно от этого истеричного захлебывающегося смеха Саше стало совсем жутко. — Здоровый такой мужик, — Костя смеялся, вытирая выступившие слезы кулаком, из которого торчала рукоятка, — упал и сдох. Как миленький! Мы его в канал скинули… Брызги такие… разлетелись! Я все боялся, что там мелко, а он хорошо так… на дно ушел… Тяжелый, наверное!

Саша сидела неподвижно, ощущая заледеневшие пальцы ног и сердце, бившееся где-то во рту. Медленно-медленно, словно холодная стылая кровь загустела, и ему не хватало сил. С усилием, от которого снова заныла голова, Саша подняла глаза на Константина и произнесла, еле двигая замерзшими губами:

— Что будешь делать?

— А что теперь делать?! Пускай Гришка расхлебывает, его дела. Мы с Вальком на дно ляжем. — Костя деловито шмыгнул носом. — Ты, давай, иди домой. Я тебя сам найду, если чего. — Тут он вдруг насторожился, бдительно взглянул в лицо Саше и медленно, с расстановкой проговорил: — Ты смотри не болтай никому! — а затем добавил с ухмылкой, в которой уже ничего не было от прежнего Кости: — Мне теперь терять нечего… Назад пути нет.

Саша выбралась из машины на деревянных ногах и ушла в дождь. Она пошла пешком через Тучков мост, долго шлепала по Малому проспекту и пришла в себя, только очутившись у Смоленского кладбища.

И тут в мокрое темечко застучалась непривычная мысль. Даже и не мысль вовсе, а так, горькое желание — добраться до часовни Ксении Блаженной. А ведь именно Саша с откровенной иронией относилась к привычке некоторых девиц ставить свечку перед сложными экзаменами или обращаться с меркантильными просьбами к святым. Сегодня ей некуда было идти. Никому в мире она не могла поведать о том, что лежало на сердце тяжестью. Костя убил человека… Возможно, это произошло нечаянно, и в глубине души он тяжело переживал случившееся. Возможно…

Саша подняла глаза к небу в надежде, что дождь смоет с лица отчаяние. Но отчаяние не уходило. Его невозможно было смыть. Невозможно было очиститься… оттереть, откорябать мучительную мину, исказившую девичье лицо. Сейчас оно казалось очень старым. Очень усталым. И безнадежным.

В Костиных глазах плескался неприкрытый ужас, но то не был ужас содеянного. Большой и сильный Костя удивился только одному, тому, как легко можно убить здорового мужчину. Человеческая жизнь оказалась на редкость хрупкой и уязвимой. Любая жизнь. А значит, и его собственная. Само убийство осталось за скобками сузившегося от страха сознания. Сузившегося настолько, что в нем хватало места для одной только мысли, одного трепетного желания — избежать наказания и сохранить в неприкосновенности собственную свою жизнь. Сохранить любой ценой…

Осенние покосившиеся могилки, утоптанные ненастьем и дождем. Глянцевые мокрые листья железных венков, грязные бумажные и пластиковые цветы, как искусственные улыбки, ненатуральная грусть. Смерть приходит ко всем и к каждому. Ко всем и всегда. К некоторым приходит она в лице бравого юноши в кожаной куртке с зажатым в огромной пятерне пистолетом с одной-единственной пулей…

Каково будет близким узнать, что труп мужа, отца или… сына?.. найден в канале?