Книга Черная часовня - Кэрол Нелсон Дуглас

– Это все мое проклятое воображение, Нелл. Обычно у меня получается использовать его себе во благо. Какой бы… невыносимой ни была ситуация, я представляю себе, что это всего лишь сцена из «Отелло», или «Лючии ди Ламмермур», или «Травиаты», а я – только исполнитель, которому придется провести несколько часов среди жутких декораций. Те двое утопленников, о которых ты говоришь, – они стали жертвами естественной стихии, хоть одного из них и держали под водой силой. Но та комната – воплощенная бойня. Да, платье скрывало многие детали, но все равно я не могла не догадаться, что раны чудовищны.

– Значит, обычно для тебя это лишь игра: все эти убийства и преступления?

– Нет, такого я не говорила. Однако свое участие, свою роль наблюдателя я воспринимаю как игру на сцене. И я должна отдаться роли до последней капли крови. Ох, какая ужасная метафора! Притворяясь, что я на сцене, мне легче перенести шок от картины того или иного преступления, ты понимаешь, Нелл? Но ночью, во сне, я не могу притворяться. – Она закусила губу. – И еще меня мучает сожаление о том, что мы оставили Пинк в том доме.

– Меня тоже! И даже не из-за убитых женщин! Я не верю в призраков, Ирен, хоть и люблю читать истории о привидениях. Но я верю в грех, а мы оставили девушку не просто в доме смерти – в доме порока!

Ирен, казалось, не столько слушала меня, сколько вглядывалась в мое лицо с некоторым недоверием:

– Значит, тебя не… вывело из равновесия случившееся прошлой ночью?

– Еще как! Совершенно вывело! Только представь: встретить Брэма Стокера в подобном месте! А принц Уэльский? Вообразил себе, что вы… что он… просто невероятно! Я была так расстроена, что с трудом заснула. Должно быть, не менее получаса ворочалась с боку на бок, пока не сбила простыни еще хуже, чем ты.

Несколько секунд Ирен молчала, потом вдруг улыбнулась:

– Я скучаю по нашей каминной решетке в квартире на Сефрен-Хилл. Как здорово было бы сейчас согреть чаю и поджарить несколько булочек.

– За чаем и булочками пришлось бы спускаться на кухню, а мы босиком.

– У окна стоит графин с бренди…

Я с неодобрением глянула в указанном направлении:

– И не подумаю морозить ноги ради спиртных напитков!

– Ох. – Ирен поплотнее закуталась в одеяло, как и я, не готовая покинуть тепло постели, нагретой нашими телами. – Наверное, меня мучают кошмары, потому что Годфри уехал.

– И в самом деле. Мы ведь совершенно беззащитны в этом крохотном домике. Я почти жалею, что мы не поселились в самом Париже, а ты же знаешь, насколько трудно мне признаться в подобной слабости.

– Да уж, Париж – самое место для слабых людей, – отозвалась Ирен насмешливым тоном, и я поняла, что к подруге возвращается ее обычное самообладание. – Мы вляпались в грязную историю, Нелл, – продолжала она уже серьезно. – Намного хуже любого из дел, за которые мы брались в прошлом.

– По-твоему, почему я целых полчаса не могла заснуть сегодня? Я все понимаю.

– Не стоило мне втягивать тебя в эту интригу. – Еще одна несвойственная Ирен эмоция отразилось на ее лице: чувство вины.

– Я не маленькая и могу сама принимать решения.

– Теперь тебе приходится не только защищать меня, но и утешать. Но поверь, я знаю о жизни куда больше тебя, и мне хотелось бы, чтобы все так и оставалось.

– Мне бы тоже этого хотелось, хоть я и ненавижу пребывать в неведении, пусть даже ради своего же блага. А незнание может быть благом, как я теперь отчетливо вижу. Например, я предпочла бы не знать, что принц Уэльский предположил, подумал, осмелился поверить, будто ты не устояла перед его королевским нижайшеством, подобно десяткам других женщин!

– Я была молода, когда мне пришлось сделать этот выбор. Теперь бы я поступила по-другому. Но ты должна понять: в той ситуации я предпочла меньшее из двух зол.

– Пожертвовала репутацией…

– Репутация может быть погублена и клеветой. Я по крайней мере сама выдумала историю с соблазнением. И знаю, что это лишь выдумка. Прежде чем Ротшильды получили титул баронов, честное имя их семьи не раз подвергалось сомнению. И подвергается до сих пор.

– Но им же не приписывают столь омерзительные грехи, как твоя мнимая связь с принцем Уэльским!

– Неужели? А как насчет слуха о том, что у барона Альфонса есть внебрачная дочь, прижитая им с любовницей?

– Полагаю, это может быть правдой, – потупилась я.

– И что он оставил мать и ребенка без средств к существованию, и те в конце концов очутились в борделе? И что барон, будучи клиентом, сознательно пользовался услугами своей невинной дочери?

– Барон Альфонс?! Я довольно неплохо разбираюсь в людях и скажу одно: это невозможно. Какая низкая, гнусная ложь!..

– Вот видишь, мой трюк с Берти теперь кажется достаточно мелким обманом. Принц Уэльский – безобидный тиран. Стоит простить ему самообман, и в ответ он простит ваш.

– Но это безнравственно! Все общество развращено!

– Именно! – Ирен напоминала профессора, довольного правильным ответом студента. – От этого я и хотела тебя оградить, а ты мне не даешь.

Между нами повисла тишина.

– Меня не мучают кошмары, – наконец промолвила я.

Ирен помолчала, а потом вздохнула так тяжело, будто этот вздох вырвался из самой глубины ее души:

– Пока… не мучают.

Глава четырнадцатая

Цыганская доля

Он так же безудержен в плотской любви, как и в питие; всё для него – чувственные поиски некой ускользающей трансцендентности. Он требует избытка во всем, даже в излюбленной цыганской музыке, когда скрипки воют, словно волки-оборотни.

Заметки для себя

Из желтой тетради

Сегодня я брожу среди цыган.

Лагерь провонял собачьим дерьмом и старой мочой, пролитым вином, дымом и колбасами, но музыка и смех звучат в моих ушах подобно симфонии.

Париж, Лондон, Рим, Вена, Варшава, Прага, Санкт-Петербург… в этих городах есть дворцы и династии, театры, оперные сцены и музеи, университеты и министерства, но все эти величественные, прекрасные здания – не более чем карточные домики, кишащие тщеславными людишками.

Старая цыганка Тасарла достает свою потрепанную колоду таро, чтобы заглянуть в мое будущее. Фигуры на картах истерлись и выцвели. Но, кажется, цыганка узнает их не столько глазами, сколько на ощупь. Я наполняю ее ладонь (линия жизни змеится вокруг ее большого пальца, поднимается к браслетам на запястьях и убегает на тыльную сторону кисти) чужеземными серебряными монетами, и она снова и снова раскладывает карты, забавляя меня все новыми вариантами моей судьбы.

Одни предвещают несчастья, другие – триумф, но все они неоднозначны, и каждый странно подходит мне.