Книга Последний остров - Василий Тишков

Из лесу донесся далекий и печальный голос кукушки.

— Похож очень… — Аленка приподнялась на подушке, потом села, губы ее шевелились — считала, наверное. — Когда я была там, по радио день и ночь стучало: там-так, там-так. Мама говорила: пока слышим, как метроном стучит, мы не умрем. И соседка тетя Груня тоже говорила, когда мамы не стало. А потом сама уснула возле меня и не проснулась. И я, наверное, скоро умру.

— Никого-то не мели, — заерзал Мишка от таких спокойно-страшных слов. — Эт где те страсти-то? Нету уж их. Были да сплыли. У нас вот радива нет, а ничего, живехоньки. И ты не помрешь. Куда тут денешься, если жить надо. Вот все и живут.

— Тебе хорошо… Ты ничего не видел… — она замолчала и снова стала слушать кукушку.

Мишка знал, о чем она думала. Ведь первую правду о Ленинграде он уже слышал от Аленки. В его мальчишеском представлении ярко виделись заснеженные улицы города, большая река в каменных берегах, очередь закутанных ребятишек с бидончиками у проруби, полное небо самолетов — и наших, и немецких, — и черный дым горящих домов. Только одного он не мог представить, что люди там умирали не только от пуль и снарядов, а уходили из жизни просто и тихо от холода, голода и от великого горя.

Не знал Мишка, чем утешить и развеселить ленинградскую девочку. Боялся нечаянным словом разбудить еще не забытое. Он сходил в избушку, принес чашку с пшеницей и скамеечку, на которой была прилажена самодельная крупорушка.

— Ты кашу любишь?

— До войны манную любила. На молоке.

— Э, манная разве каша? Ей же сыт не будешь. Так, разве для баловства. Вот мы сейчас нашенскую сделаем, деревенскую. Всем кашам каша! Думаешь, почему говорят про слабаков, что они мало каши ели? Потому что в каше вся сила. Как и в хлебе. Ты вот сюда засыпай по горстке, а я буду крутить.

Ровно затарахтела крупорушка. Из лотка белой струйкой потекла крупа.

— Миша, почему лягушки кричат по-журавлиному и очень печально, даже плакать хочется? Это они плачут так, да?

— Чего? Лягушки-то плачут? Откуда у них понятие такое, чтобы плакать? Наедятся за день комаров да мух всяких, вот вечером и дерут глотки от довольства. Мне так, наоборот, кажется, что они песни поют, особенно когда вечера теплые. Тут прям целые концерты они закатывают, до полуночи не унимаются.

— А правда, что кукушка кукушат не высиживает?

— Правда. Есть, конечно, которые и сами высиживают, только у нас все бездомницы. Вот я тебе дам книжку, мне дед Яков ее подарил, там все о птицах и зверях написано. И про нашу серую кукушку написано.

— Почему же она птенчиков не высиживает? Не умеет?

— Хм, птенчиков… Эти птенчики, знаешь, какие прожорливые? С ума сойти можно. А за лето кукушка яиц-то штук пятнадцать сносит. Куда уж ей, бедолаге, когда одного и то прокормить не может. Вот и подбрасывает яички в чужие гнезда. А потом кукует — горюет, значит. От жалости это. Слезы в траву падают, и на том месте цветы вырастают. Цветы эти и назвали кукушкиными слезками. Я тебе их покажу. Только ты никому не говори, особенно старухам. Боятся они их.

Катерина чистила в сенях рыбу и прислушивалась к разговору детей, радовалась, что маленькая ленинградка становится все разговорчивее.

— Кукушкины слезки? — Аленка оживилась и очень серьезно спросила Мишку: — А почему их бабушки боятся?

— Старухи-то у нас богомольные, потому как родились давным-давно, когда еще даже ламп керосиновых не было. А в темноте чего только не померещится. Одни в Аллаха верили, другие в Христа и боялись всего на свете.

— Но почему цветов боятся? Тех, что кукушкиными слезками называются?

Мишка на минутку задумался.

— А, ладно. Хочешь, я тебе сказку расскажу про кукушку и почему цветы так назвали?

— Сказку? Ну, конечно! Рассказывай быстрее.

— Тогда слушай.

Сказка, придуманная Мишкой Разгоновым

Давным-давно, может быть, еще и раньше, жил да был на земле веселый человек по прозвищу Бог. Или Аллах. Какая разница. Жил он среди птиц да зверей разных, а людей, кроме него, совсем еще не было. Поэтому звери и птицы побаивались его, уважали, ведь он ни на кого похож не был. Тут хошь не хошь зауважаешь.

Ладно. Долго ли, коротко ли, надоело ему однажды вот таким, ни на кого не похожим жить, скучно стало. Решил он устроить великий той, это сабантуй по-нашему, чтобы мир удивить и себя позабавить. Пригласил к себе в гости льва, самого храброго из храбрых, лису, тоже самую хитрющую, волка, позлее который, красавицу косулю, гордого орла, трусливого зайца, осла глупого-преглупого, петуха-крикуна, змею подколодную, сороку-воровку. Ну и еще много разных птиц да зверей, у которых характер сразу видно.

В это самое время кукушка-обжора мохнатых гусениц собирала, питалась ими, а про великое собрание у того человека даже слышать не хотела. Недосуг, мол, и все тут!

Той удался на славу. Было полным-полно еды всякой: халвы, повидла, пряников медовых и кумыса — пей не хочу. Долго так ели и пили. Потом песни по очереди пели. Стали плясать. Шибко этот праздник понравился тому Богу-Аллаху. Оглядел он звериных да птичьих посланцев, ухмыльнулся в свою белую-пребелую бороду и объявил: «Отныне и во веки веков быть вам людьми! Трах-бах!»

Что тут поднялось! Дым коромыслом! Гром грянул.

Сверкнула молния, и вспыхнула на небе семицветная радуга.

Это так смеялся-веселился тот первый Бог-человек. И до того досмеялся, что помер со смеху. Ну, может, не совсем помер-то, а на небеса улетел. Они ведь, Боги-человеки, тогда все умели. Жалко, что теперь их не стало. Я б обязательно с ними подружился. А в ту пору на земле стало жить много людей, только очень разных: одни с душой гордого орла или храброго льва; другие хитрые, как лисы, или трусливые, как зайцы; третьи получились злые, как волки, глупые, как ослы, болтливые, как сороки; четвертые удались добрые да красивые.

Теперь каждый зверь или птица могли узнать себя в каком-нибудь человеке. И лишь только одна кукушка не подарила людям своей души. Узнали про это другие птицы и рассердились. Налетели они на обжору, поломали ее гнездо и прогнали из лесу.

Вот с тех пор и стала кукушка бездомной. Одежонку даже свою поменяла, прикинулась серенькой, неприметной, чтобы легче прятаться среди деревьев и по весне других птиц подкарауливать. Когда те из гнезда вылетают на кормежку, кукушка быстренько кладет в их гнездо свое яичко, а сама прячется. Потом кукует, горюет, значит. Слезы падают в траву, и цветы на том месте вырастают. Осенью сорвешь стебелек, а на нем зернышки как слезинки.

Ну а кто получит в подарок букетик цветущих кукушкиных слезок, не оберется горестей и напастей, которые выпали на долю кукушке-бездомнице.

Мишка помолчал минуту и выдохнул тихо:

— Вот и сказка вся.

— Миша, ты мне обязательно покажи эти цветочки, ладно? Я очень хочу на них посмотреть. Чего ты хмуришься?