Книга Родительский парадокс. Море радости в океане проблем. Как быть счастливым на все 100, когда у тебя дети - Дженнифер Сениор

Шкафы наших детей сегодня забиты устройствами — звенящими, пищащими, пикающими, блестящими, играющими музыку, проигрывающими видеозаписи, реагирующими на малейшее прикосновение. Но раннее детство — это тот редкий период жизни, когда сама наша культура требует преобладания вещей.

Мы покупаем детям молотки, чтобы колотить, и бусины, чтобы собирать. Мы даем им краски, которыми можно рисовать пальцами, и пластиковые инструменты, которыми можно играть. Мы сидим с ними на полу и собираем бесконечной длины железную дорогу, строим башни из конструкторов, делаем цветы из проволоки. Когда ребенок рождается, всегда находится родственник, который купит ребенку набор инструментов, полагая, что малыш должен уметь ими пользоваться.

До школы все дети учатся музыке, рисуют и лепят. Все дети играют в кубики и танцуют. Родители с изумлением узнают, что их детям одинаково интересно и играть с игрушкой, и с помощью отвертки вскрывать в ней отделение для батареек. Дети воспринимают устройства как вещи. Их можно разбирать и собирать. Дети воспринимают весь мир руками.

Объяснить это очень просто — достаточно лишь опереться на реальность развития. Раннее детство — это период, когда человек впервые обретает контроль над своим телом и развивает свои моторные способности. Малыши и дошкольники получают знания способами, которые неотделимы от физического опыта.

В этот период проще всего понять, что мы, люди, «от рождения инструментальны, то есть прагматично ориентированы» — так пишет Кроуфорд. Проводя время с маленьким детьми — строя крепости, выпекая торты, играя в бейсбол и строя замки из песка, — мы получаем возможность проявить свое настоящее человеческое начало. Мы именно таковы — мы рождены, чтобы пользоваться инструментами, создавать и строить.

Философия

Когда восьмимесячный малыш заснул, а двое старших сели смотреть телевизор в соседней комнате, я спросила у Джесси, что ей больше всего нравится в родительстве. Я думала, что она назовет танцевальные вечеринки, и она действительно о них сказала, а потом добавила:

— Но больше всего мне нравится наблюдать за тем, как мои дети делают что-нибудь самостоятельно. Так себя чувствуют первооткрыватели.

То, что маленькие дети постоянно меняются, это привычное клише. Самое замечательное в книге Гопник «Философское дитя» — это рассмотрение перемен, происходящих с детьми с неврологической точки зрения, а порой даже количественная их оценка. Самое удивительное в разуме младенца и маленького ребенка — это простые функции объема и частоты. Мозг ребенка настолько пластичен, что интеллектуальный багаж полностью меняется каждые несколько месяцев. Кривая обучения в этом возрасте выглядит весьма впечатляюще.

«Только представьте, что с вами было бы, — пишет Гопник, — если бы все ваши основные убеждения полностью изменились бы с 2009 по 2010 год, а потом поменялись еще раз в 2012-м».

Дети напоминают нам о том, что большая часть косвенных знаний, которые беззвучно и неявно определяют всю нашу жизнь, — это навыки, которым мы когда-то должны были научиться. Дети забираются в ванну, не сняв всей одежды, кладут недоеденные бананы в холодильник, используют игрушки так, как никогда не пришло бы в голову их производителю. (Значит, ты хочешь смешать эти краски, а не рисовать ими? Складывать стикеры друг на друга, а не рядом друг с другом? Использовать домино в качестве кирпичей, машинки — в качестве самолетов, а балетную пачку вместо фаты? Ну-ну, попробуй!) Никто еще не сказал им, что так делать нельзя. Для детей вся вселенная — это управляемый эксперимент.

И это я говорю лишь о практических навыках. Участница семинара ECFE сказала, что дочь как-то спросила у нее, всегда ли она была девочкой. Она вовсе не хотела быть мальчиком, просто решила уточнить, является ли пол характеристикой постоянной или переменной.

Другой участник рассказал такую историю. Его сын посмотрел в окно, повернулся к папе и сказал: «А когда мы будем белками, то сможем забраться на это дерево». (Он тоже не знал, являются ли наши роли, на этот раз в животном мире, постоянными или переменными.)

Автор «Потока» Михай Чиксентмихайи рассказал сходный случай из своей молодости. Вместе с сыном он отправился на пляж. «Он увидел, как купальщики выходят из воды, замер и сказал потрясенно: „Посмотри, папа! Водные люди!!!“ Это было так…» Чиксентмихайи не закончил предложения. Но, думаю, он искал слово «логично», потому что потом он сказал: «Я подумал: да, теперь я понимаю. Если ты никогда прежде не видел ничего подобного, они должны были показаться тебе инопланетянами». Ну конечно! Пловцы — инопланетные существа, которые живут в море!

Большинство взрослых считают философию роскошью. Но для наших детей эта роскошь совершенно естественна. И они возвращают нас к тому далекому, почти невообразимо прекрасному времени, когда мы сами задавали кучу вопросов, не имеющих смысла.

Гарет Б. Мэтьюз, автор книги «Философия детства», говорит, что бессмысленные вопросы — характерная черта детей, особенно в возрасте от трех до семи лет, потому что в этот период инстинкт их еще не останавливает. «Как только дети осваиваются в школе, — печально замечает автор, — они понимают, что от них ждут только „полезных“ вопросов». (И это напоминает нам слова Эдмунда Берка об изучении юриспруденции: «Мы обостряем разум, сужая его».)

Рене Декарт однажды сказал, что для овладения философией человеку нужно все начать сначала. «Для взрослых это очень трудно, — пишет Мэтьюз, который более тридцати лет преподавал философию в университете Массачусетса в Амхерсте. — А детям это не нужно». Детям нечего забывать.

Мэтьюз приводит прекрасный пример — концепцию времени — и цитирует святого Августина: «Что есть время? Я знаю, никто не станет спрашивать меня. Но если я попытаюсь объяснить это спрашивающему, то окажусь в тупике».

Родители тоже часто заходят в тупик, когда дети задают им вопросы о чем-то совершенно простом и естественном. Но эти вопросы доставляют и огромное удовольствие.

В размышлениях над столь фундаментальными вопросами есть нечто нездоровое, но в то же время очень привлекательное для интеллекта.

На одном из семинаров ECFE мужчина сказал:

— Пару дней назад мы с Грэмом сидели рядышком, и он начал: «Папа, а что такое вода?» Грэму два с половиной года. Он точно знает, что такое вода. И все же он решил спросить у меня об этом.

В комнате почувствовалось оживление. А правда, что такое вода? Папа мальчика хлопнул в ладоши и сказал:

— Я ответил: «Ну, это водород и кислород…» В общем, это было поразительно!

После семинара этот мужчина сказал мне, что следующий вопрос его сына оказался еще более странным: «А ты можешь разобрать воду?»

— Я же сказал ему, что при соединении водорода и кислорода получится вода, — объяснил мужчина. — И он захотел узнать, а можно ли ее разобрать.

На той неделе я услышала множество подобных вопросов. Больше всего мне понравилось «А почему люди злые?» и «А есть только это место — с небом?». В книгах Мэтьюза вы найдете немало аналогичных примеров. Он вспоминает, как задал своим взрослым студентам детский вопрос: «Папа, а откуда мы знаем, что все вокруг — не сон?» Одна из студенток, у которой была трехлетняя дочь, ответила, что в ее семье произошел такой же разговор: «Мама, а мы живем или нас показывают по видео?»