Книга Глубокое бурение - Алексей Лукьянов

Огромные рекламные щиты отвлекали спешащего на службу обывателя от мрачных мыслей: «Вступайте в Государственную Организацию Вечно Недовольных Обывателей» (с призывом выступала милая такая тетенька лет пятидесяти, в папильотках на босу голову), «Вас ЧУДО ждет» (рекламный плакат с изображением небоскреба призван убеждать, насколько благое это дело — Чрезвычайно Уплотненные Домовые Общества) и совершенно новый плакат, изображающий Большого Папу в позе лотоса: «Хороши Упражнения Йоги».

Тургений и Сууркисат по сторонам не смотрели. Кто отвлекался, тот немедленно становился жертвой паровика. Мумукин жизнерадостно бубнил очередной шлягер:

— Кипучая, могучая, никем непобедимая…

— Осторозно, моя масына едет вперед, — послышалось совсем рядом, и Сууркисат едва успел выдернуть товарища из-под массивных колес новомодного паровика «Шибейя».

— Трескучая, вонючая, ты самая е... чая! — в ярости закончил Тургений, потрясая кулаком вслед водителю. Правда, заканчивал Мумукин шепотом и кулаком потрясал исподтишка, потому что номера паровика сообщали, что управляет им не кто иной, как Эм-Си Кафка, шеф Комитета Общественного Трудоустройства.

— Ну, ты, — пихнул Трефаил Мумукина локтем в бок, — не очень-то матерись.

Кое-как перебравшись на другую сторону шумного проспекта, друзья оказались перед приземистым небоскребом. Тетрадный листочек, приклеенный на жвачку к двери центрального входа, информировал, что в здании располагается ЦАПП-ЦАРАПП.

Здоровенный котовец минут по десять разглядывал удостоверения личности сначала Тургения, потом Трефаила:

— Куда направляетесь?

— Слушай, еппонский городовой, я точно тебе когда-нибудь по яйцам врежу! — вскипел Мумукин. — Каждый день слушаешь нашу программу, автографы несколько раз брал, два года знаешь нас как облупленных, а все равно спрашиваешь, куда направляемся.

Вскипел он, разумеется, в лифте, когда серая физиономия котовца исчезла из поля зрения.

— Вот за что тебя люблю, Мумукин, так это за твою смелость и бескомпромиссность, — с жаром признался Сууркисат товарищу.

— Правду говорить легко и приятно. — Мумукин со значением ткнул пальцем куда-то в потолок.

Двери с шипением разошлись в стороны, и друзья оказались на сорок восьмом этаже, занятом студией «Радио Сахарин».

Первым делом замерли перед информационным щитом. Кроме разнообразных приказов о лишении премиальных, квартальных, повременных и прочих надбавок за провинности различной степени тяжести, как-то: выход в эфир в нетрезвом состоянии, нарушение правил техники безопасности при обслуживании центрального парового котла студии и прочая, — на щите висел подслеповатый экземпляр свежей листовки «Чукчанская правда». Вся студия была завалена ими по самое не могу, однако требовалось зачитать крамольный документ прилюдно, дабы не прослыть стукачом. Стукачи тоже читали, но их давно знали в лицо.

«Чукчанская правда» являлась вездесущим оппозиционным печатным органом, и никто не знал, по каким каналам она поступает в госучреждения, однако ежедневно свежий выпуск подпольной газеты оказывался везде, где только проходили люди. Листовки печатались на дрянной туалетной бумаге паровым матричным принтером и содержали хулу в адрес высшего эшелона власти, а именно — гениального создателя единого государства Вальдемара Хэдэншолдэрса, министра обороны Че Пая, генерального шефа Комитета Общественного Трудоустройства Эм-Си Кафки, народного шамана Распута Григоровича и других официальных лиц. Собственно, никакой информации «Чукчанская правда» не содержала, просто от выпуска к выпуску подбирала все новые и новые эпитеты каждому члену Президиума Верховного Совета и, к чести неведомого издателя, ни разу не повторилась. Некоторые отдельные словечки и целые идиоматические обороты кое-кто из персонала выписывал в маленький гроссбух, и на прошлой неделе закончился третий том энциклопедии изящной словесности.

— Откуда они все знают? — удивился Мумукин, закончив читать «ЧП».

— Балда, у них свой человек в Верховном Совете.

— Неужто сам Распут?

— Почему Распут?

— Так он единственный среди них чукчанин.

— Какой ты умный, — восхитился Сууркисат.

Мумукин молча заложил правую руку за лацкан и устремился к шефу.

Шеф был в мыле — горел выпуск новостей. Точнее, сгорел он еще вчера: редактор получил новости, но отвлекся, и лента сгорела в топке телетайпа. Редактор чуть с ума не сошел от радости: по чистой случайности бутылка технического спирта, стоящая рядом с телетайпом, не взорвалась, иначе полыхнул бы весь этаж.

Потом, конечно, шеф схватился за голову — что делать? Новости через полчаса. Но тут жизнь снова улыбнулась: не успел он как следует испугаться, как с новой лентой телетайпа пришло спасение. Новости, сгоревшие минуту назад, только что были забракованы Кафкой, поэтому читать надо новости прежние (к слову — прежние новости читали уже пятый день).

Подход к выпуску новостей в Соседском Союзе, в который острова Гулак преобразовались могучею волей и великою славой Вальдемара-Большого Папы, довольно странный, но вполне оправданный и даже в чем-то прогрессивный. Центральное Агентство Правдивой Печати (сокращенно — ЦАПП) поставляло новости официального характера, непосредственно из Президиума Верховного Совета. В пику им Центральное Агентство Революционно-Анархической Подпольной Печати (соответственно — ЦАРАПП) собирало все неофициальные новости, не гнушаясь слухами. Это называлось — «Мы делаем новости». Информация проходила десять идеологических фильтров, и жалкие ее остатки попадали на стол к шефу Комитета Общественного Трудоустройства.

Зачастую Кафке не нравилось ничего из предложенного, а сообщать известия надо каждый день. Поэтому и появился институт «вчерашних новостей»: нет хороших вестей сегодня — читай вчерашние.

Впрочем, вернемся к горящим новостям. Спустя сутки в кабинете редактора зазвонил телефон.

— «Радио Сахарин», Худойназар Лиффчинг, — представился редактор.

— У какого Назара худой лифчик? — прошипела трубка. Худойназар посмотрел на аппарат — не разошлись ли спайки? — и тут осознал, что слышит голос самого главного котовца.

— Прошу простить, — пробормотал Лиффчинг. — Это зовут меня так — Худойназар Лиффчинг.

— С такими именами долго не живут, — пошутил Кафка.

— Исправлюсь, — не своим голосом ответил редактор, и рука потянулась к ящику стола, где лежал паровой однозарядный пистолет.

— Не паясничать! — рявкнул Эм-Си. — Сегодня приказываю зачитывать новости, присланные вчера.

— Но… — открыл рот Лиффчинг.

— Разрешаю.

Оставалось одно — застрелиться. Худойназар приставил раструб пистолета к виску и нажал спусковой клапан. Прогремел выстрел.

У пистолета разорвало котел, килограммовая гиря выпала из казенника и глухо ударилась об пол. Лиффчинг в тоске и тревоге завыл. На вой сбежалась вся редакция (стукачей не впустили), и, едва Худойназар объяснил суть катастрофы, в кабину вошел Тургений.