Книга Тень скорби - Джуд Морган

Ах, какая скука! Потом — молитвы, завтрак, занятия, и когда же они смогут с ними поиграть? Позже — слово, означающее острейшее разочарование. Тем не менее Шарлотта кладет солдатика в коробку и берет мыло, потому что она старшая и должна показывать пример. А тем временем, как шепнул Брэнуэлл, мы можем играть у себя в мыслях.

Тэбби обнаружила, что с тех пор, как она поступила на работу в пасторат, множество людей стало искать встречи с ней, когда бы она ни спускалась в поселок навестить племянника. Люди выныривали из проулков, выглядывали из погребов, желая знать: что происходит?

— Как тут не любопытствовать, сами понимаете. Что с ними такое? Почему они людей сторонятся? Даже когда встречаешь священника, кажется, что он не с тобой, а витает где-то в облаках. А мисс Брэнуэлл, поговаривают, вообще… немного того, мегера. Это правда? А дети, как ни посмотришь, все в Китли за книжками шагают. Люди думают, что они слишком много учатся; как маленькие грибочки в банке, засели там…

— Люди говорят много такого, о чем понятия не имеют, — отрезает Тэбби, которая пытается не поддаваться на провокации, но иногда добрые чувства к хозяевам не позволяют ей молчать.

— Эти дети постоянно гуляют по вересковым пустошам — гораздо дальше, чем могу я со своими ногами.

— Они почти ни с кем не общаются, верно? Так ведь пастор хочет держать их дома, под крылышком, после того, что случилось в школе. А слово пастора — закон, как я слышал. Говорят, он всегда добивается своего и лучше ему не перечить. Просто становится любопытно, что же происходит?

А что Тэбби? Тэбби держит язык за зубами. Сама она никогда не училась и понятия не имеет, много ли следует этим заниматься ее детям (именно так, вовсе не сентиментально, она думает о них). Они умные, это она знает. Они быстро усваивают уроки, и хозяин выслушивает их, когда возвращается домой; но помимо этого они вечно играют роли, декламируют или пишут что-нибудь. Даже за кухонным столом, когда они — то есть девочки, не Брэнуэлл — должны помогать по хозяйству. Выдумывают, притворяются… Впрочем, все дети так делают. Только ее дети делают это постоянно. «Ах, Тэбби, мы не можем ложиться спать сейчас, мы как раз закладываем новый город». Тэбби не понимает, в чем тут дело, — и в то же время, на другом уровне, прекрасно понимает. Необходимо иметь что-то отдельное от мира. Однажды вечером, штопая одежду у кухонного огня, она заметила тайное собрание юных макушек. Глядя на шепчущихся заговорщиков, она вспомнила о своем дедушке и пегой лошади. Дед торговал лошадьми, и в детстве Тэбби считала эту кобылку самой красивой, — но как же он ее бранил! Ее нельзя было провести мимо освещенного окна: полоска света, проходящая по земле, пугала лошадь, словно там была вода или провал. «Чертова, чертова дуреха», — сердился дед. Но Тэбби считала кобылку умной и особенной как раз из-за этой причуды и какое-то время сама любила перепрыгивать через лужицы света. Потому что иначе нам ничего не остается, кроме серых булыжников.

Становится любопытно: что происходит?

Игрушечные солдатики. Иногда они сопровождают Брэнуэлла на пустошь, где делают привал на скалах, переходят вброд реки, вступают в битвы с вереском, то есть занимаются тем, что положено игрушкам. Но есть у них и другая жизнь. У них есть книги, созданные специально в соответствии с их пропорциями, книги в два квадратных дюйма, написанные, иллюстрированные и переплетенные детьми, которые одновременно являются их управляющими божествами и единомышленниками, планирующими и разыгрывающими их судьбы. А еще они в книгах: книги написаны о них, об их жизни, их приключениях, — и с умножением этого множатся сами книги. И теперь, что неудивительно для подобной питательной творческой среды, солдатики сами вносят вклад в содержание книг. Возьмем, например, «Брэнуэллз Блэквудз мэгэзин»: на его страничках размером с марку солдатики собственными словами раскрывают перед читателем обширные просторы для отваги и ратных подвигов. Неплохо для неодушевленных предметов. Становится любопытно.

Что происходит? Никто не знает. Папа ходит по краешку, время от времени бросая мимолетные взгляды; иногда, если не получается решить какую-нибудь важнейшую проблему в мире Двенадцати (одно из имен, которыми они нарекли солдатиков), его просят быть судьей.

— Безусловно, при Ватерлоо враг был разбит благодаря силе каре Веллингтона. Нельзя сказать, что Бонапарт небрежно распорядился своими войсками… но эта битва, я так понимаю, относится к другой кампании?

— Да, папа, это в Африке, — сообщает ему Шарлотта. Это новые битвы в ином мире. А папа даже не пытается расшифровывать бисерные письмена, которыми ведется их хроника: ему фактически закрыт доступ. Странно, но от этого только интереснее.

Что происходит?

— Никто не знает, — говорит Брэнуэлл, великий каталогизатор, картограф и специалист по переписи населения этого иного мира, — истинной протяженности леса на северо-восток от Великого Стеклянного города, на границе со Сникислендом. Необходимо послать туда экспедицию.

— В таком случае Артур Уэлсли — как раз тот человек, который может ее возглавить, — уверенно произносит Шарлотта. Они сидят на корточках в детском кабинете, посреди разбросанных на полу листов бумаги и огрызков карандашей. — Он обладает всеми необходимыми качествами и, прежде всего, отвагой. Надеюсь только, что он не слишком импульсивен.

Да, есть у Артура такой недостаток, но за это она его и любит.

— Мне ли не знать, — обращается Патрик к мисс Брэнуэлл за ритуальной чашечкой чая, — потенциально удушающего эффекта воспитания в уединенном, глухом месте? И безусловно, как недавно отмечала крестная мать Шарлотты, жаль, что детям здесь не с кем общаться. Особенно девочкам. Брэнуэлл всегда может порезвиться и побегать с сельскими мальчишками, ведь между будущими мужчинами существует некое грубое равенство, по меньшей мере какое-то время, но для девочек нет поблизости подходящей компании. Боюсь, они отрекутся от общества, если мы не отважимся снова отправить их в школу… — Патрик на несколько секунд замирает в страшной неподвижности; потом вздрагивает, приободряется. — Как хорошо, что они есть друг у друга.

— Да, — соглашается мисс Брэнуэлл, глотая чай, словно уксус, — это верно. Но с другой стороны, позволю себе сказать, мистер Бронте, для молодых людей нет ничего дурного в ограниченных перспективах. А с точки зрения морали даже наоборот. Чем шире кругозор, тем больше риск, что жизненно важные аспекты — долг, скромность, богобоязненность — потеряются из виду.

— Ах, бухта… Знаешь бухту в нескольких милях отсюда? Ее видно из дворца. Помнишь, старый дворец сгорел, а новый построили высоко на скале. Поэтому, когда флот прибыл…

— Он прибыл ночью, — перебивает Шарлотта, отвергая доводы Брэнуэлла.

— Луна…

— Луны не было! Мы смотрели в альманахе! — кричит Эмили.

— О, но вы забываете о звездах, которые там светят гораздо ярче из-за широты, — торжествующе продолжает Брэнуэлл. — А значит, если эту лестницу сделали, должно было вмешаться…