Книга Брачная сделка - Ивонн Линдсей

– Это был несчастный случай.

– Это была беспечность. Намеренная беспечность Бертона. Я уверен. Это просто не могло быть ничем другим.

– А следователь придерживается другого мнения. Бертона оправдали, – настаивала она.

– Он солгал. Он всю жизнь лжет, неужели ты не видишь? Говорит то, что ему выгодно, платит тому, кому выгодно, лишь бы добиться своего.

Неужели она не хочет понять?

Рейф боролся с порывом удушить кого-нибудь, предпочтительно Роджерса, но перевел взгляд на женщину, сидевшую перед ним. Все, что он говорил, было правдой. Но она по-прежнему сопротивлялась.

Шанал презрительно фыркнула:

– Конечно, ты скажешь все что угодно. Впрочем, ты сам не слишком от него отличаешься, не так ли?

– Для Бертона главное – погоня, преследование. Он любит догнать, схватить, затравить добычу. Победить. Неужели ты считаешь, что он тебя любит? Нет. Он любит саму мысль о твоем совершенстве.

Шанал отодвинула стул.

– Кажется, я слышала достаточно. Кому-то из нас придется уйти. Либо тебе, либо мне.

Но Рейф, протянув руку, не дал ей подняться.

– Шанал, пожалуйста, подумай. Еще не слишком поздно.

Она взглянула на его руку и снова подняла глаза:

– Я приняла решение, Рейф. Тебе придется жить с этим.

Зная, что любые слова будут обычной тратой времени, Рейф разжал пальцы.

– Не вставай. Я уйду. Но я не оставлю тебя, Шанал. Не сдамся. Ни на секунду. Веришь ты мне или нет, я люблю тебя. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива, а поскольку знаю, что ты никогда не найдешь счастье с Бертоном, я не перестану пытаться предотвратить свадьбу.

– Рейф, ты зря тратишь время.

– Это уж мне решать, – отрезал он и повернулся, чтобы уйти.

Он не совсем помнил, почему решил ехать в город, но точно знал, почему остановил «мазерати» у дома Бертона.

– Нам нужно поговорить, – сказал он в домофон в вестибюле, позвонив в квартиру Бертона.

– Несомненно, – последовал вкрадчивый ответ человека, которого он презирал больше всего на свете.

Оказавшись в квартире Бертона, Рейф понял, что из последних сил сдерживает ярость.

– Так чем обязан удовольствию твоего визита? – спросил Бертон, проведя его в гостиную, бывшую скорее свидетельством его способности собирать прекрасные вещи, чем местом, где можно расслабиться и отдохнуть.

– Отпусти ее.

– Прошу прощения. Не уверен, что понял, о чем ты.

Больше всего Рейфу хотелось стереть с его физиономии самодовольную ухмылку.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду Шанал. Оставь ее в покое.

– Она приходит ко мне по своей воле, – ответил Бертон. – Если бы она хотела остаться с тобой, не избавилась бы от твоего ребенка на этой неделе.

Желчь подступила к горлу Рейфа, жгучая и горькая.

– Моего ребенка?

– Да, – протянул Бертон. – Я сам отвез ее в клинику в прошлую среду. Такой неприятный побочный эффект вашего маленького приключения. Правда, с ним легко покончить. Хорошо, что я умею прощать. Ну а теперь, когда эта неприятность устранена, мы с Шанал можем двигаться дальше. Из нас выйдет вполне динамичный дуэт, не находишь?

Неприятность?

Рейфу понадобилась вся немалая сила воли, чтобы не схватить Бертона за горло и не удушить за ложь. Но была ли это ложь? Только один человек может сказать ему точно. Но Шанал не хочет с ним говорить. Заявила, что им не о чем разговаривать. Означает ли это, что она сделала аборт?

Почему она не сказала ему о ребенке? Она ведь знала, что он никогда ее не бросит? Господь видит, Рейф достаточно ясно ей это объяснил.

Ярость бушевала в нем. Направленная на Бертона, подлого, наглого слизняка. На Шанал, отказавшуюся видеть подлинного Бертона за маской улыбающегося жениха, которому собиралась вручить жизнь. Ярость за нерожденного младенца, о существовании которого узнал только сейчас. Которого он никогда не увидит.

Он едва мог говорить. Бертон Роджерс лишил жизни уже двоих, Лорел и теперь ребенка Рейфа. Двоих, которых он любил или любил бы, получи хоть малейшую возможность.

Развернувшись, он направился к двери.

– Как? Даже не останешься выпить? – раздался за спиной издевательский голос Бертона.

Но он больше не слушал. Он допустил, чтобы это случилось, и должен был признать, что больше всего зол на себя. На свою неспособность помешать Бертону отнять еще одну жизнь. Что же, он промахнулся дважды. Но больше этого не будет. Он сделает все что угодно, но Шанал не выйдет за Бертона Роджерса в следующую субботу.

Рейф вынудил себя медленно ехать к дому. Нужно взять в узду бешенство, крепко державшее его в своем кольце. Он вспомнит все, что Бертон сказал ему. Рассмотрит каждое слово, поймет каждое значение. Главное теперь – не торопиться. Не действовать опрометчиво. Под всем этим должно крыться нечто большее.

Сидя на стуле лицом к винограднику, его винограднику, он перебирал в памяти все, что случилось за последние несколько недель. Пытался заглянуть под все слои, скрывавшие правду. Но видел только женщину, которой была Шанал. Целеустремленную, преданную и верную до конца.

Может, в этом и лежала проблема? В ее преданности? Бертону, возможно? Он ее босс.

Но Рейф тут же отбросил эту мысль. Нет. В поведении Шанал по отношению к Бертону не было ничего от преданности. Может, дело в преданности семье? Рейф был шокирован, видя, что отец провожает ее по проходу, сидя в инвалидном кресле. Кто-то что-то шептал насчет его болезни. Тяжелой болезни. Рейф понятия не имел, что Кертис Пит был в таком ужасном состоянии.

Может, отчаяние побудило ее выйти замуж до того, как умрет отец? Именно это заставило ее согласиться стать женой Бертона? Но она ведь знала, что, будь Рейфу известно о ребенке, он сам бы сделал ей предложение?

Идеи бурлили в голове, пока она не закружилась. Возможно, это ее родители обязаны Бертону и выбрали его в женихи дочери? Но Рейф поверить не мог, что они толкнули Шанал на брак по расчету. Тем более что всем было известно о любви супругов Пит.

И все же Рейф не мог отделаться от мысли, что ее родители и есть ключ к пониманию ситуации. Шанал, вне всякого сомнения, очень любила родителей. Но что так важно для их счастья, если она решила пожертвовать ради него своим собственным? Только не деньги. Питы – семья состоятельная. До преждевременного ухода на покой ее отец имел весьма успешную практику кардиохирурга.

Так в чем дело, черт побери?

Становилось темно, когда он наконец заставил себя что-то съесть на кухне. Но еда не заглушила ноющее чувство потери при мысли о погибшем ребенке.

Он выбросил в мусор все, что оставалось на тарелке, – почти весь ужин, – и сунул тарелку в посудомоечную машину, прежде чем пойти спать.