Книга Червоный - Андрей Кокотюха

— Долго же вы их ловите, — сказал я, чтобы только не молчать.

— Потому что нас, лейтенант, тоже гоняют, — спокойно, словно даже рапортуя, объяснил Червоный. — К тому же ликвидация такой группы — важное, но не основное наше задание. Людей депортируют, вывозят далеко от родных мест, тасуют, как колоду карт. Нужно этому препятствовать. Подготовка каждой такой операции требует времени… Ну, долго объяснять. И главное, друг Михаил, — спецгруппы перенимают нашу тактику. Мы неуловимы для них, они — для нас.

— Ты хочешь, чтобы я в это поверил?

Вопрос вырвался искренне. Я действительно не собирался верить бандеровскому командиру. Хотя все же червячок сомнения грыз: для чего Червоному, человеку с биографией, большим боевым опытом и определенной репутацией в своих кругах, устраивать такой спектакль для обычного сельского участкового, который появился тут пару недель назад? Апеллировал к тому, что я украинец… Вербует? В таких играх я не мастак, но если все-таки вербует, то с какой целью? Какая польза УПА от лейтенанта, у которого здесь, на Волыни, никаких связей, кроме начальника Олыцкой районной милиции? Правда, если они склонят на свою сторону десяток таких, как я, только в одном районе…

— Ничего я от тебя не хочу. — В голосе Червоного слышались нотки усталости. — Встретились. Поговорили. Я сказал, ты выслушал. Не услышал сказанного — так уж и будет, когда-нибудь сам поймешь. Пока мы не враги, лейтенант.

— Ты за меня не расписывайся.

— Так ты мне враг? — поднял брови командир бандеровцев, глянул на Лютого, но тот равнодушно пожал плечами. — Пусть так, я в друзья тоже не набиваюсь. Разойдемся, как встретились. Одна просьба к тебе, Середа… Выполни служебную обязанность, ладно?

— То есть? — Я подумал, что он, похоже, пытался окончательно меня запутать.

— Доведи до сведения своего руководства: население села Ямки не настроено против бандеровцев. Даже после того, как они убили участкового, поглумились над его женой и замучили учительницу. Это, между прочим, правда: с Задурой, считай, полсела не здоровалось, ну а девушка — москалиха, учила детей стихам про Сталина. Считай, получил от меня оперативные данные. Вот такие настроения по селу, лейтенант, не вру, ей-богу, не вру.

Я быстро сложил в голове два и два. Ладно, вполне можно предположить: акция против Васи Задуры и его семьи проведена другой бандеровской группой, МГБ тут не при чем, показанные мне документы — фальшивка, а Червоный действительно выполняет задание своей службы безопасности, чтобы реабилитироваться в глазах народа. То есть существует в стане врага некоторая несогласованность действий, поскольку правая рука не знает, кого убивают левой. И если я доложу, например, Калязину, что здешних людей эти акты не напугали и не настроили против УПА, ввиду аргументов Червоного это, как ни крути, будет правдой. Поскольку обычные люди, которые никаким боком не служат советской власти или работают на нее по принуждению, действительно могут не боятся оуновского гнева…

Да, здесь нужно работать и работать. Вот только какая польза от этого Червоному? Человек дважды бежал из плена, десять лет на нелегальном положении, особо опасный для власти преступник — он без выгоды для себя и своего дела мизинцем, наверное, не шевельнет. Таким образом, по неизвестным мне причинам ему выгодно, чтобы я именно так доложил начальству… С другой стороны, узнают ли в районной и областной управах НКВД что-то новое о действительном состоянии дел в селах? Навряд ли. Так каким образом я подыграю Червоному? Оказывается, никаким.

Наверное, даже при тусклом освещении бункера на моем лице читались все сомнения, которые меня в тот момент охватили. Потому что Червоный снова улыбнулся, теперь уже шире, показав ровные белые зубы, и сказал:

— Михаил, ты же так или иначе не смолчишь об этой нашей встрече. Распиши ее хорошо. Надави на то, что бандеровцы тебе угрожали. Обещали и дальше убивать только активистов, москалей, советских прислужников, а простых людей не трогать. Пусть, наконец, охрану тебе сюда пришлют.

— А этого не будет! — мне вдруг показалось, что я понял замысел бандеровского командира, поэтому поспешил в этом признаться: — Хочешь — стреляй прямо тут, а солдат на помощь и для защиты я требовать не собираюсь! Это же ваша тактика, знаю: нападать на небольшие подразделения, уничтожать и снова прятаться в лесах!

— Тогда не вызывай сюда НКВД! — легко согласился он. — Но информацию от меня своему начальству все же донеси. Так прямо и скажи: взводный УПА Остап просил передать, что мирное население трогать не будет. Годится?

Мне надоело толочь воду в ступе, поэтому я решил лучше промолчать. Такое мое поведение Червоного, кажется, вполне устроило.

— Друг Лютый, проводите гостя, — обратился он к усачу. Тот зачем-то взял свой автомат наперевес, кивнул мне в сторону выхода.

Червоный подал руку, прощаясь. Только я уже освоился и не захотел повторять свою ошибку: руку не пожал. Не знал еще тогда: очень скоро увижу Данилу Червоного во второй раз — и в последний.

15

Теперь перехожу к тому, ради чего начал этот разговор и в чем хотел… Не знаю, как правильно сказать: признаться, покаяться…

Нет, наверное, «покаяться» тут не годится. Даже теперь, через тридцать с гаком лет, совершенно не жалею о том, что случилось в волынском селе Ямки той ночью, в начале октября. Если же говорить о признании — так ты же не судья, не прокурор, чтобы я в чем-то тебе сознавался. Вряд ли ты захочешь быть моим адвокатом. Но также мне кажется — ты не побежишь после нашего разговора, как говорится, куда надо.

После беседы с Червоным, цели которой, если говорить совсем уж откровенно, я до конца тогда не понял, меня провели назад на окраину леса. Назад вели, тоже завязав глаза. Но даже если бы вели вот так, без повязки, я все равно не смог бы зафиксировать дорогу. В этих лесах совсем не ориентируюсь, да и не лесной я человек — несколько лет баранку крутил, так что мне на шоссейках как-то привычнее. Доведя до места, Лютый сорвал повязку и вернул мне оружие. Молча. И троица моих проводников растворилась в ночи.

Вернувшись в свое временное пристанище, я, словно ничего не произошло, проверил пост возле того подвала, где сидели задержанные, убедился, что «ястребки» не спали, потом закрылся в комнате, сел на топчан и так сидел почти час, переваривая то, что случилось со мной, то, что услышал, и то, что увидел. Мысли роились в голове, привести их в порядок я так и не смог, поэтому, когда за окном стало светать, принял единственное правильное в этой ситуации решение: нашел початую бутылку самогона, выпил полкружки одним глотком и улегся спать, поскольку в состоянии, в котором я находился, все равно не мог нормально мыслить.

Проспав четыре часа, почувствовал себя бодрым и даже готовым предположить: ночная прогулка в крыйивку — это лишь сон. Конечно, Червоный мне не приснился. Да и повод звонить в район Калязину и без того нашелся: нужно же решить, что мне делать с задержанными, долго ли мариновать их в подвале, потому что из «ястребков» охранники не лучшие. Услышав неожиданное в данной ситуации распоряжение выпустить всех (только пусть сидят дома и за границы Ямок не выходят), не возражал. Тем более что держали их под стражей не за что-то конкретное, а только по подозрению. В конце концов, пусть люди думают, что власть справедливая: пряча бандеровцев в бункерах, люди боятся за свою жизнь и жизнь родных.