Книга Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906-1914 гг. - Гаральд Граф

Немалую роль среди команды играли коки и офицерский повар. С этими господами быть в хороших отношениях было прямой выгодой, так как через них всегда мог перепасть лакомый кусок. Служба их была нелегкой, ибо «голод не тетка» и все любили вкусно поесть, и если они плохо готовили, то на них сердились. Изволь‑ка вовремя управиться в маленьком миноносном камбузе, где приходилось готовить и на офицеров, и на команду, да еще при качке. А командиры требовали, чтобы командные щи были наваристыми, в меру густыми, и зелень не слишком разварилась. Вообще, если щи отчего‑либо выходили не такими вкусными, как обычно, то коку делалось серьезное внушение. Он же начинает сваливать вину на плохое мясо или зелень. Сам знает, что врет, так как щи плохи из‑за того, что он поленился их своевременно заварить, но выворачиваться надо, а то, чего доброго, угодишь «под винтовку». Зато на следующий день щи выходили отменными. Вчерашний недочет забывался, и никто кока не уличал во лжи, наоборот, все похваливали.

Офицерский повар, маг и волшебник судовой кулинарии, должен был носить поварское одеяние: белые колпак, китель и передник. Правда, они не всегда блистали чистотой, на миноносцах действительно было много пьяниц, но так как каждое правило имеет исключения, то попадались и «тверезые» или такие, которые напивались очень редко.

Хотя я выше касался вопроса поваров, но тут еще хочу добавить о них. Поварами делали матросов, которые и до службы имели какое‑то касательство к кухне. А за неимением таковых брали первого попавшегося. К сожалению, в те времена на флоте не было специальной школы поваров, а то в три‑четыре месяца можно было бы легко выучить любого матроса. Нашим поварам приходилось многое спускать, особенно по части загулов, чем они и пользовались, в особенности если были знатоками своего дела. Неприятно было возиться со скверным человеком, но где достать другого повара? В конце концов, все офицеры были не прочь хорошо поесть и гордились хорошим столом на своем корабле, как же не простить ему некоторые слабости. Трудно было применять к ним и установленные наказания, так как посадишь повара в карцер на несколько дней и этим накажешь и всех офицеров, оставшихся без повара. Оставишь без берега – это повару не страшно, ведь все равно ему ежедневно надо ездить на берег за провизией. Да и небезопасно с ним воевать, того и гляди, подведет в нужный момент. Скажем, предстоит в кают‑компании торжественный обед. А ему ничего не стоит его испортить. Оправдания этому всегда найдутся. Конечно, если повар терял всякую меру и начинал спустя рукава относиться к своему делу, то его списывали «в наличие экипажа». Но через несколько месяцев какой‑нибудь другой командир его там обнаруживал и брал к себе «находку», хотя и с плохой аттестацией, но с обещанием, что она исправится. Вначале все шло хорошо. А потом повторялась та же история, и «находка» опять водворялась в экипаж, а то и попадала под суд и далее в дисциплинарный батальон.

Матросы‑специалисты: комендоры, гальванеры, минеры, минно‑машинисты, электрики, рулевые, сигнальщики и так далее – это все матросы, прошедшие специальные школы, которые были очень хорошо поставлены.

Самое скромное место на корабле занимали матросы 2‑й статьи, то есть молодые матросы, которые поступали из отрядов новобранцев. Любопытно было наблюдать, как они, вначале чуждые матросской среды, быстро сливались с нею. Когда молодой матрос впервые попадал на корабль, то он сразу бросался в глаза: ходил неуклюже, с опаской и удивлением озирался по сторонам. Все ему казалось диковинным и страшноватым; чрезвычайно старательно исполнял поручаемые ему на вахте обязанности. Еще на якоре куда ни шло, кое‑как приспосабливался, а при первых выходах в море, да еще в свежую погоду, когда на бурное море и смотреть‑то страшно, ему приходилось очень трудно. Как ни страшно, а служить надо, того и гляди, вахтенный унтер‑офицер или боцман прикрикнут. Ну и крепились. Поскольку хватало сил и не укачивало. В душе же, наверно, часто сетовал на судьбу, которая загнала на чуждые корабли и море с родных пашней и лесов. Однако проходило два‑три месяца, и бывшего новобранца было не узнать: появились развязность, уверенность в движениях; кто пошустрее, тот и совсем себя чувствовал свободно, особенно на миноносцах, где команда жила проще и скорее сходилась между собою. Вообще старая команда вполне дружески принимала в свою среду молодых матросов и их «жалела».

Важным событием в быту матросов являлось увольнение на берег. В прежние времена их отпускали на берег редко. Хорошо, если им удавалось побывать на берегу раз в месяц на несколько часов. А то случалось и реже. Это сказывалось на их поведении на берегу, и многие использовали эти короткие часы исключительно на то, чтобы напиться, так что «мертвые тела» подбирались обходами или их тащили приятели, которых не так развезло. Поэтому в доцусимские времена возвращение команды с берега представляло грустную и неприятную картину: загулявший матрос с трудом поднимается по трапу, хватается за все, чтобы не упасть; вид истерзанный, грязный, форменка вылезла из брюк; лицо бледное. Скорее инстинктивно, чем сознательно, вступая на палубу, снимает фуражку и становится во фронт для переклички, но ноги плохо держат и приходится тулиться к соседям. Старший офицер, видя беспомощное состояние подгулявшего, приказывает его увести на бак и положить на брезент, чтобы «не нагадил». В палубу в таком состоянии пускать рискованно, потому что пьяные, того и гляди, заведут драку. Некоторые «заправляли нетчика», то есть опаздывали на шлюпку или к назначенному часу на корабль, стоящий у пристани.

Помню одного матроса с «Добровольца», который систематически «заправлял нетчика». Как его ни наказывали, это не помогало. Наконец командир решил применить к нему совсем особую меру. Когда он явился утром вместо вечера, то ему было сказано, что он может продолжать гулять. Он ушел. Пропадал целый день и только к вечеру заявился. Опять его не пустили на миноносец и опять говорят – продолжай гулять. Делать нечего, уже без всякого удовольствия ушел. Наутро пришел и Христом Богом молит, чтобы пустили. Вахтенный доложил дежурному офицеру. Тот вышел и спрашивает: «Что же, Трофимов, нагулялся?» – «Так точно, ваше высокоблагородие», – отвечает злополучный гуляка. «А еще не хочешь, командир тебя не приказал пускать». Бедный Трофимов впал в такое отчаяние, что чуть не плачет. «Больше, – говорит, – никогда не опоздаю да и на берег совсем не пойду». Доложили командиру – простил. Такое «лечение» оказалось настолько действенным, что Трофимов больше никогда не опаздывал, да и на других оно подействовало благотворно.

Адмирал Эссен понимал, что, чем реже пускать команду на берег, тем она хуже будет там себя вести. К тому же слишком редко пускать команду на берег, особенно с миноносцев, было вредно для ее здоровья. Ведь они жили в очень тесных помещениях, скученно, матросам и ноги негде было поразмять. Поэтому их стали в резерв увольнять, по праздникам, а кроме того, по четвергам, а в плавании – только по праздникам. Это благотворно отразилось на самом гулянии – все реже стали возвращаться в нетрезвом виде, и у матросов стали на берегу заводиться знакомства, они посещали вечеринки и разные увеселения. К сожалению, в те времена, было мало обращено внимания начальством на то, что необходимо для команд создавать полезные развлечения на берегу, тогда они не будут посещать только кабаки и публичные заведения.