Книга Падшие в небеса. 1997 - Ярослав Питерский

– Во дела! – присвистнул мужик в кожанке. – Поэт хочет заказать кого-то! Ну, мать его! Такого я еще не видел! И кого он хочет замочить? Уж не коллегу ли по перу? А может быть, издателя, какого? Который не хочет его стихи печатать? А? – рассмеялся он.

– Нет, не угадал. Он хочет убрать мужа одной бабы, в которую сам влюблен. Вот и все. Просто все как дважды два.

– Что? Убить мужика бабы, в которую влюблен?! Ну, дела! Точно поэт! Ну, прямо по Шекспиру! Драма! Нет, трагедия! А она-то знает? Она-то одобряет это? Муж-то богатый? А? Может, все это из-за денег?

– Да, что ты, ко мне пристал?! Откуда я знаю? – разозлился тот, что был в пиджаке.

Он в очередной раз встал со скамейки и, поглядев по сторонам, махнул кому-то рукой. Затем покосился на мужика в кожанке и добавил. – Он мне не сказал! Он лишь сказал, что любит бабу какую-то и все! Мол, мужик у нее сволочь, им не дает счастливо любить друг друга! А имя он мне не назвал.

– И что? Я не ясновидящий! Кто объект-то?

– Он сам тебе скажет. Так, что ты уж сам с ним пообщаешься. В общем, меня это не касается и не интересует сильно. Тем более плевать я хотел, кого этот поэт там любит, по кому сохнет. Он дочери моей мозги пудрил, а сам с другой бабой крутил шашни! А ты, вон его жалел. Так, что будь любезен. Сделай, что я прошу. И, что он просит. Я лишь оплачу его заказ. Вот такой у тебя деликатный заказ.

– Ну, дела! Да! Втягиваешь ты меня, чувствую, в авантюру, – тяжело вздохнул мужик в кожанке.

– Ладно. Еще увидимся. Мне ехать надо. Дела.

Из кустов вышли два высоких парня. Оба в черных костюмах. Они уверенно и быстро подошли к скамейке, на которой сидели собеседники. Тот, что был в дорогом пиджаке, шепнул одному из здоровяков что-то на ухо. Тот понимающе кивнул головой. Парни развернулись и ушли по аллее. Мужчина в дорогом костюме покосился на собеседника, махнув рукой, тоже отправился в след своим помощникам.

Мужик в кожанке остался сидеть в одиночестве. Он лениво рассматривал удаляющуюся фигуру своего знакомого.

* * *

– Дед, а ты вообще, когда ни будь, лгал? – Вилор ехидно прищурил левый глаз.

Павел Сергеевич грустно кивал головой и помешивал в кружке горячий чай, тихо побрякивая ложечкой о фарфоровую посуду. Внук был возбужден. Клюфт заметил, у Вилора покрасневшие глаза. Он, наверное, не спал ночью. Наверное, опять пил. Его запои становятся все длиннее и длиннее. Ему тридцать пять, а он после очередного загула временами походит на пятидесятилетнего мужика.

«Это надо остановить. Это надо пресечь. Но как? Кто остановит? Он пьет отчаянно. Словно падает в яму забытья. Он временами перестал помнить, что делал вечером. Он теряет память. Ему тяжело. Ему так тяжело. Но почему? У него все есть! У него есть любимая женщина, у него есть любимая работа. Его никто не преследует! Он просто сам придумывает себе проблему! Но почему? Зачем это ему? Зачем?! Нами бы в молодости с Верой! Верочкой его проблемы! Мы бы были счастливы! Почему все так?» – мысленно мучился Павел Сергеевич.

– Нет, дед, ты уходишь от ответа. Ты лгал? А? Я тут поймал себя на мысли, что вообще ничего не знаю о твоей прошлой жизни! Просто ничего! Ты ничего не рассказываешь! Ничего! Так. Пару фраз. Что ты сидел при Сталине. И все! А за что? И как! Рассказал бы! Ты стесняешься или не хочешь лгать? Ты лгал мне? Дед? Ответь?

Павел Сергеевич тяжело вздохнул и грустно улыбнулся. Он посмотрел на Вилора с жалостью и тихо сказал:

– Ты опять не позавтракал, как следует. Опять пойдешь в пивнушку похмеляться? А? Сел бы лучше поработал. Скоро мы с тобой будем жить лишь на мою пенсию. Ты ничего не пишешь. Гонорар от последней книги уже кончается. А от пьес твоих, что ставят в театрах, тоже доход не большой. Как жить-то будем внук?

Вилор разозлился. Он яростно затушил в пепельнице горящую сигарету. Искорки от тлеющего табака разлетелись по столу.

– Знаешь дед! Ты начинаешь меня раздражать! Так нельзя! Надо жить по-другому! Ты живешь в параллельном мире! Слишком добром! Не бойся я твоих денег не трону! Прокормлюсь! И денег себе на пиво тоже найду! Кстати скоро у меня много будет! Я вообще собрался в иммиграцию! На хрен! В иммиграцию! Поеду в Париж!

Павел Сергеевич вздрогнул. Он внимательно посмотрел Вилору в глаза. То не выдержал взгляда и потупился в пол.

Клюфт тревожно спросил:

– Ты правду говоришь или просто болтаешь очередную выдумку. А?

– А если, правда? – виновато пробубнил Вилор.

– Ну, тогда ты предатель. Будешь им. Станешь.

– И кого же я предал?

– Ты, предал и меня и свою женщину. И страну нашу, – спокойно и как-то издевательски, сказал Клюфт.

Вилор еще больше распалился:

– Ха! Женщину! Лидию? Так она со мной поедет! А если не поедет, сама виновата! А страну нашу… так пусть она горит ярким пламенем. И народец ее горит! Злой и завистливый! Народ, который сам не хочет хорошо жить!

– Ну, это я уже слышал! – отмахнулся Клюфт.

Он разозлился на внука. Павел Сергеевич встал и, собрав со стола грязную посуду, положил ее в раковину. Включил воду и принялся мыть тарелки. Вилор молчал. Остыл и успокоился. Вспышка гнева прошла. Быстро и бесследно. Он смотрел на спину деда и виновато вздыхал. Ему стало стыдно. Он понял, обидел ни за что по сути дела единственного родного человека, который хочет ему лишь добра! Обидел, потому что сам обижен на всех! А это мерзко и низко.

– Ты Вилор прежде чем принять решение сначала все взвесь. А потом. Говоришь, уедешь, значит, бросишь меня тут одного умирать. Мне уже восемьдесят четыре. Я прошу тебя, ужу умру, похоронишь меня рядом с бабушкой и матерью и тогда можешь ехать, куда тебе угодно!

– Прости дед! – Вилор извинился искренне.

Фраза получилась не банально-дежурной, а именно искренней. Клюфт это почувствовал. Он повернулся и посмотрел на внука. У того на глазах блеснули слезы. Павел Сергеевич выключил воду, так и не домыв тарелки и чашки, сел за стол. Вилор покосился на его мокрые руки.

– Пойми внук. Я тебя люблю. У меня никого больше нет. Как и у тебя. Береги эту любовь. Береги. Это очень дорогая любовь. Поверь мне старику.

– Я верю тебе дед! – Вилор протянул ладонь и погладил старика по мокрой руке. Капельки воды остались на кончике пальцев. – Расскажи мне, как ты там мучался?! В лагере. Расскажи, что это такое страдать ни за что? Расскажи мне, как тебя арестовали! – грустно спросил Щукин.

Клюфт, вздрогнул. Он не ожидал такого вопроса, поэтому ответил не сразу. Помолчав, старик тяжело вздохнул и вымолвил:

– Зачем тебе это? Это было так давно? Что кажется, было в другой жизни!

– Мне надо! Мне надо! Я хочу написать пьесу! Такую, что бы дух захватило! Такую, что бы люди поняли, что такое подлость и предательство! На современном материале вряд ли напишешь! А вот на твоем! Это находка!